Сципион Африканский. Победитель Ганнибала - Бэзил Лиддел Гарт

Бэзил Лиддел Харт

Сципион Африканский. Победитель Ганнибала

Введение

Дорога к краху есть дорога к славе – в этом, по-видимому, должен состоять итог оценки величайших деятелей мировой истории в потомстве. Вспышка метеора поражает человеческое воображение сильнее, чем отдаленный блеск звезды, неподвижно сияющей высоко в небесах. Быть может, внезапное низвержение к земле, неземной блеск, гаснущий в земной пыли, придает метеору, открывая его осязаемость и конечность, большую привлекательность для людей? И у светил небосклона человеческой истории, при условии, что финальное падение сопровождается драматической нотой, память об ослепительной катастрофе затмевает память о долгосрочных успехах. Возможно также, что завершенность пути героя придает уникальную важность великому падению, яснее очерчивая его труды, – тогда как человек, дела которого увенчивались неизменным успехом, строит ступени, по которым другие могут подняться еще выше, и потому сплавляет свою собственную славу со славой своих наследников.

Эта теория находит множество подтверждений – по крайней мере, в истории войн. Память о Наполеоне или Роберте Ли сохраняется благоговейно в сотнях драм, романов и мемуаров. Веллингтон и Грант между тем почти забыты писателями тех самых наций, которые они провели через опасности невредимыми и победоносными. Возможно, даже Линкольна спасла от пелены забвения только пуля убийцы, а Нельсона – смерть в час победы, трагедия, пробуждающая эмоции и спасающая от позорно успешного завершения карьеры. Кажется вероятным, что столетие спустя Людендорф будет прославляться в качестве героя мировой войны, в то время как имя Фоша погрузится в забвение. Признаки тенденции к возвышению побежденных уже налицо.

Чтобы обеспечить себе прочную репутацию, человек действия должен взывать к эмоциям, а не просто к мыслям. А поскольку после смерти человек не может сам влиять на эмоции потомства, трогательный факт финального драматического падения обретает существенную роль. Похоже, что это справедливо для всех областей человеческой деятельности. Отважная, но тщетная попытка Скотта достичь Южного полюса живет в памяти людей, тогда как успешные предприятия Амундсена и Пири тускнеют. Можно привести примеры и из области спорта.

Вину за иррациональность и сентиментальность подобных приговоров принято возлагать на современную журналистику, однако самый поверхностный исторический обзор покажет, что происхождение их теряется во мраке времен. На историка, которого подготовка и мировоззрение особо обязывают доверять разуму, падает главная ответственность за эту вечную тенденцию к прославлению драматических провалов за счет устойчивых достижений. Древняя история подтверждает тут историю современного мира, и нет тому примера более поразительного, чем жизнь Сципиона Африканского, – предмет этого краткого исследования, которое является попыткой восстановить исторический баланс, бросив дополнительный вес знаний и военных оценок на чашу Сципиона и не принижая, как это обычно делается, его соперников.

Принижение Сципиона шло постепенно и неуклонно под давлением историков, стремившихся увеличить славу Ганнибала. Это тем более неразумно и тем менее простительно, что по этому вопросу присутствует масса противоречащих друг другу источников и мнений современников. Надежные данные, на которых можно базировать исследование и суждение, практически ограничены трудами Полибия и Ливия да немногими местами у других, явно менее достоверных древних авторитетов. Из двух упомянутых авторов Полибий, более ранний, был почти современником событий и другом Гая Лелия, постоянного помощника Сципиона, от которого мог получать свидетельства и оценки из первых рук. В распоряжении Полибия были семейные архивы Сципионов, и он побывал на полях сражений, когда многие их участники были еще живы. Таким образом, он имел почти уникальную базу для формирования своих оценок.

Далее, поскольку Полибий был греком, его труднее, чем Ливия, заподозрить в том, что его взгляды окрашены римской патриотической предубежденностью. В то же время современная историческая критика единодушно отдает должное его беспристрастности, тщательности исследований и здравомыслию критического взгляда.

Вердикт Полибия ясен. Его факты еще яснее.

Правда, суждения римлян о Сципионе в последующих поколениях расходятся; но Полибий объясняет причины этого настолько убедительно, а достоверность этих причин так прочно установлена известными фактами, касающимися стратегических и тактических планов полководца, что современным историкам не остается ни малейшего повода приписывать удаче то, что древние в суеверии своем приписывали помощи богов.

«Тот факт, что он был едва ли не самым знаменитым человеком всех времен, заставляет каждого стремиться узнать, что он был за человек и каковы были природный дар и подготовка, которые позволили ему совершить такое множество великих деяний. Но никто не может избежать ошибок и не приобрести о нем неверное впечатление, ибо оценки людей, оставивших нам свои мнения о нем, очень далеки от истины». «…Они представляют его как баловня фортуны… такие люди, по их мнению, более божественны и более заслуживают восхищения, чем те, которые всегда действуют опираясь на расчет. Они не сознают, что один человек заслуживает хвалы, а другие – только поздравлений, будучи сродни рядовым людям, в то время как то, что достойно похвалы, принадлежит только людям разумного суждения и больших умственных способностей, которых мы и должны считать самыми близкими к божеству и любимцами богов. Мне кажется, что по характеру и принципам Сципион сильно напоминает Ликурга, лакедемонского законодателя. Ибо мы не должны предполагать, что Ликург составил конституцию Спарты под влиянием суеверия и подталкиваемый исключительно Пифией или что Сципион завоевал для своей страны такую империю, следуя полученным во сне откровениям и предзнаменованиям. Но, поскольку оба они видели, что большинство людей не готовы принять мысли, незнакомые им, или пойти на большой риск без надежды на божественную помощь, Ликург сделал свою систему более приемлемой и вдохновляющей, призвав оракулы Пифии на помощь проекту, которым он был обязан единственно себе, в то время как Сципион придавал людям под своей командой больше энергии и готовности к опасным предприятиям, возбуждая в них веру, что его замыслы вдохновлены божеством. Но то, что он неизменно действовал опираясь на расчет и предвидение, а успешные результаты его планов были всегда в согласии с рациональными ожиданиями, будет в дальнейшем очевидным».

Для сегодняшней мысли такое объяснение представляется не только вероятным по сути, но и дает ключ к пониманию человека, обязанного своими триумфами – военными, политическими или дипломатическими – прежде всего глубочайшему проникновению в психологию людей. Более того, Сципион применял этот дар, как дирижер великого оркестра, к достижению мировой гармонии. Проводя свою политику от войны к миру, он действительно достигал согласованности, которая полностью соответствовала музыкальному определению: «комбинация, которая и своей… гладкостью, и своим логическим происхождением, и целью в плане может сформировать точку гармонии». Как дирижер человеческого оркестра, он имел, однако, две слабости: одну врожденную, а другую – развившуюся с годами. Он не мог воспринимать низких нот – узости и низости, до которых люди могут опускаться, и возвышенность духа, рожденная из его власти над людьми, помешала ему различить первые ноты дисгармонии, которая должна была испортить славную симфонию, уже почти завершенную.