Для того чтобы попасть в сгоревшую квартиру, пришлось обойти здание и воспользоваться черным ходом. В узком коридоре пожарные кувалдами сбивали обгоревшие балки перекрытий. Двухкомнатная квартира представляла собой грустное зрелище. Ни мебели, ни стен, ни следов преступления. Нагромождение сгоревшего дерева, лопнувший телевизор, вонь. Скрюченные останки человека – черные, дымящиеся, с оскаленным ртом, издевательски поблескивающим золотым зубом...
Когда подтянулись подчиненные, пожарные уже освободили оконные и дверные проемы, дышать стало легче. Я сидел в позе мыслителя у порога и отрешенно созерцал пространство.
– Мы войдем? – зажимая нос, спросила Янка.
– Да входи ты, скромница, – подтолкнул ее Крюгер. – Мать твою, ну и натюрморт... В натуре, коллеги, нет совершенства беспределу.
– Ни хрена себе, – восхищенно обозрел сгоревшую квартиру Венька. – Как говорится, дайте мне ящик водки, и я переверну общежитие номер девять.
– Командир, ты у нас прямо как Буратино, – развеселился Крюгер. – Сидит себе и думает: и зачатие у меня непорочное, и отец плотник... Эй, Янка, ты что делаешь?
Яна Владимировна уже сидела на корточках подле трупа, зажимая ноздри носовым платком.
– Реакцию зрачков проверяет, – развеселился Венька. – А вдруг?... Итак, Артем Николаевич, судя по всему, мы уже познакомились с господином Башлыковым.
– Приятно было познакомиться, – проворчал Крюгер. – Представляю реакцию начальства.
– Нужно выяснить, Башлыков ли это, – вздохнул я, поднимаясь с тумбочки. – Хотя, по логике вещей, конечно, Башлыков. За работу, ребята. Не знаю, удастся ли нам сегодня попасть домой...
Дисциплину на должном уровне мне поддержать удалось. Крюгер протрезвел, Янка забыла про свои болячки; Венька молотил, как проклятый. Выяснилось, что огонь вспыхнул минут семь-восемь шестого, через пару минут лопнуло стекло и повалил густой дым. Убийца изменил заведенной традиции – на черепе у покойного красовалась глубокая вмятина. Прокрался через заднее крыльцо, пользуясь тем, что ливень разогнал людей, постучал в квартиру (а с этого входа попасть можно только на склады и в квартиру Башлыкова – о чем убийца, благодаря стараниям Гарбуса, разумеется, знал). Поговорил с комендантом, ударил по голове «тяжелым металлическим предметом», облил квартиру керосином из канистры, предназначенным для растопки печи с дымоходом в окне, поджег и сбежал той же дорогой...
Венька приволок информацию. Башлыков Олег Федорович, 55-го года рождения, в Рыдалов перебрался десять лет назад – вроде бы из Приморского края. Жил в лачуге на правом берегу, работал разнорабочим на мукомольном комбинате, затем фортуна повернулась лицом (или помог кто-то) – получил должность коменданта общежития, две комнаты в полуподвале. Нелюдимый, злой, не любили его за вечную подозрительность и злую ауру. С женщинами не общался (во всяком случае, с приличными), но при этом имел что-то общее с начальником мехколонны Грушницким. Пару лет назад на Башлыкова заводили уголовное дело: обвиняли в совращении малолетки – шустрой нимфоманки из многодетной семьи. Таскали на разбирательства, но доказать не смогли, оставили в покое. Девчонка не настаивала. В многодетной семье ее затуркали, на что она ответила решительной беременностью. Родила не то сына, не то дочь, придумала ребенку имя, отчество, срочно повзрослела и укатила к тетке в Забайкалье, где, по слухам, нашла принца.
Тело Башлыкова идентифицировали по золотой фиксе – полным составом общежития. Характерная деталь: по размеру превосходит соседние зубы и угрожающе торчит вперед, навевая сходство с вампиром «в действующем резерве». Янка сделала попытку обособить последнее убийство от первых двух, но отказалась от этой затеи – уж больно совпадало. Вывод оперативного отдела подтвердил звонок из криминалистической лаборатории.
– Вы добились своего, сэр, однако доставит ли вам это удовольствие? – иезуитски молвил в трубку Иван Иванович Штумпф, начальник лаборатории. – На стуле в комнате Гарбуса обнаружены несколько волосинок. Анализ выявил, что это плотная овечья шерсть серого цвета. Человек снял верхнюю одежду, сел на стул. Очевидно, кофта длинная – на нее и сел, оставив в заусенцах на стуле следы своего пребывания.
– Возможно, – сказал я, – посетитель имел беседу с Гарбусом.
– Волосинки чужие – ни у Гарбуса, ни у хозяйки похожей одежды в гардеробе нет.
– Но это не обязательно убийца, – пожал я плечами. – Приходить могли и ДО.
– В квартире Грушницкого найден аналогичный материал – человек прислонился к косяку в зале, который давно пора обстрогать и зашкурить.
– Вы чудотворец, Иван Иванович, – восхитился я. – Только не говорите, что у Башлыкова вы наткнулись на те же волосинки. Квартира выгорела дотла.
– Мы в курсе, – согласился эксперт. – Волосинки найдены на двери в тамбур черного хода. Там старая дверь с облупленной краской. Ваш приятель выскочил из горящей квартиры, проскочил первую дверь в том одеянии, в котором был, и лишь в тамбуре натянул дождевик. Частицы идентичны – во всех трех случаях. Ищите плотную вязаную кофту большой длины...
И наконец, в восьмом часу вечера пришел, пошатываясь, Венька, брезгливо осмотрел наши, в принципе, не заморенные физиономии и заявил, что нашел женщину.
– У тебя же есть, – не понял Крюгер, которого двухчасовое пребывание в трезвом виде начинало основательно пощипывать.
– Я нашел женщину Грушницкого, – уничтожил его взглядом Венька. – Сычева Анна Михайловна, шестьдесят второго года рождения, незамужняя, бездетная, преподавала литературу в средней школе, а сейчас трудится корректором в районной «Таймс». С Грушницким познакомилась полтора года назад – через секретаршу Новикову, которая является ее школьной подругой. Адрес проживания: Рыбачий переулок, четыре...
– Живо к ней! – схватился я за дождевик. – И будем надеяться, что эту добрую женщину еще не прикончили.
– А разве должны? – засомневалась Янка.
– А ты уверен, что всем нужно ехать? – начал пропадать под столом Крюгер.
– Черт с вами, – отмахнулся я. – Сидите. Привезу ее в райотдел...
Еще не стемнело, но из-за низких туч создавалось ощущение позднего вечера. Ветер дул порывами, швыряя потоки воды. Я бросил «жульку» на Тальниковой и отправился пешком по переулку, проваливаясь по щиколотку в грязь. Во дворе нужного дома имелась собачья будка и злобный враг прохожих. Он произвел два предупредительных гавка, выкатился из домика, бренча цепью, и залился «пулеметной очередью». Прикинув на глазок длину цепи, я вошел во двор и, прижимаясь к фундаменту, добрался до крыльца. Собака взбеленилась – от горшка три вершка, а столько злости, словно ее дрессировал лично Хьюго Баскервиль.
В домике горел свет. Я поднялся на крыльцо, постучал. Открыли не сразу – похоже, женщина долго вставала с кровати, искала тапки, путала двери.
– Кто вы? – она отворила на пару сантиметров дверь, показала осунувшееся лицо, острый нос, пуховый платок, наброшенный поверх халата. Обычная русская женщина, и выглядит ровно на столько, сколько ей есть.
– Анна Михайловна?
– Да... Что вы хотели?
– Капитан Богатов, уголовный розыск. – Я показал в раскрытом виде удостоверение, она долго всматривалась в него, сверяла с оригиналом.
– Есть сомнения? – улыбнулся я.
– Проходите... – Она, сутулясь, побрела в комнату, где действительно стояла кровать с коваными дужками.
О смерти Грушницкого Анна Михайловна уже знала – Света Новикова позвонила. Поднялась температура, сердце зашалило. Отпросилась с работы, весь день провела в постели – без всякого улучшения. С лекарствами в доме туго.
– Остается сбивать температуру встряхиванием градусника, – невесело пошутила Анна Михайловна. – Да вы не волнуйтесь, молодой человек, это психология – пройдет. Лекарства здесь ни при чем.