– Это уж точно: достойно! На большие деньги польстились?
– Да. Польстился на большие деньги. О моей бывшей работе все?
– Это больная тема?
– Нет. Но хотелось бы знать, я что, подозреваемый?
– Подозрение с вас лично я не снимаю, хотя ясно начинаю понимать, что если убили вы, то доказать это практически невозможно.
– Это еще почему?
– Вы ведь прекрасно знаете, на чем можно засыпаться, и постарались улики уничтожить. В доме все чисто, отпечатков нет, следов грязной обуви тоже, никто вас не видел ни входящим в дом Клишина, ни выходящим оттуда. Все-таки профессионал, чего уж тут…
Леонидов едва сдержал улыбку, вспомнив, как ночью они с Барышевым, бывшим десантником, а ныне сотрудником вневедомственной охраны, весьма непрофессионально лезли в чужое окно. И сказал насмешливо:
– Да, ампулу из-под цианистого калия я бы не стал оставлять на месте преступления. И вообще не стал бы оставлять. Ибо на ней есть маркировка. Нетрудно вычислить, с какого химико-фармацевтического завода она взялась. Свидетелей нет, кроме покойника, а в его способности предсказывать будущее ни один суд не поверит. Тоже мне, Нострадамус из деревни Петушки!
– Вам весело, как я вижу?
– Грустно. Если я на Библии сейчас поклянусь, что не убивал никакого писателя и вообще не знал о том, что он заходил в мое отсутствие к моей жене, вы же мне не поверите? Что значат слова человека, не замеченного до сих пор ни в какой антиобщественной деятельности, против пуговицы от рубашки и голубого платка?
– Отчего же? Я как раз вчера беседовал с вашей супругой. Она, похоже, вообще врать не умеет. Честно рассказала мне про школьный роман с Клишиным, про то, что он был мстительным человеком. И по характеру не подарок.
– Вы были у Саши? – насторожился Алексей.
– А что странного? Из-за нее же весь это шум.
– И что заставило вас принять ее взгляд на проказы Клишина? Насчет его мстительности и злобы?
– Я разговаривал кое с кем из его знакомых. Надо же было узнать, писал он, основываясь на реальных фактах, или был мастер приврать.
– И что вы услышали, Игорь Павлович?
– С детства литературу не люблю и, признаюсь, ни черта в ней не понимаю. Например, нормальный человек просто скажет: «Я вышел из дома и пошел на электричку». А тот, который писатель, непременно выдаст: роса на траве блестела, что-то там звенело где-то в воздухе, гудок электрички был похож на набат, сама электричка еще на кого-то. И из обычной двухчасовой поездки в вашу, допустим, деревню Петушки на поливку огорода выйдет лирическая поэма о том, какое это счастье просыпаться рано утром и слушать пение птиц. Весь этот бред и есть литература.
– А почему бред?
– Да потому что все вышесказанное неправда! Все чепуха. Реалистом надо быть, а не пудрить людям мозги, – сердито сказал Михин. – Вот взять, например, этого писателя Клишина. Врал он? Конечно, врал! Все говорят, что был он человеком особенным. И эта особенность заключалась в том, что Павел Андреевич исключительно умел наживать себе врагов. У него не складывались отношения ни с кем: ни с женщинами, хотя он и был красавцем; ни с издателями, хотя он, без сомнения, был талантлив; ни с друзьями, хотя многие хотели бы таковыми стать. Он обладал уникальной способностью говорить людям вещи, которые они меньше всего хотели бы услышать. И люди переставали с ним разговаривать и вообще общаться.
– Как интересно! И кто конкретно?
В это время Марина Лазаревич торжественно внесла поднос с двумя чашечками кофе и вазочкой с конфетами. Михин прервал свой патетический монолог, невольно уставившись на ее стройные ножки, открытые короткой юбкой. Марина поставила поднос на стол, и ее каблучки зацокали обратно к двери. Дверь закрылась, а Михин все еще сидел. Открыв рот.
– Секретарша у вас, я смотрю… – покачал головой капитан.
– И что?
– Как жена на это смотрит?
– Положительно. Она не ревнивая. Так что именно говорил людям этот писатель?
– Писатель? А, да, мы о Клишине… Кофе можно пить?
– Да. Это настоящий, не муляж. – Михин отхлебнул кофе и сказал:
– Вкусно. Она еще и кофе умеет варить! Простите. Я тут изложу некоторые факты. Все знакомые Клишина в один голос утверждают, что Павел просто не умел говорить и писать приятных вещей. Вернее, как утверждает один издатель, не мог себя переломить. Ведь не секрет, что идеальный вкус есть у единиц, а дорогие вещи покупают все, и все хотят подтверждения тому, что не зря потратили деньги. Попробуй скажи откровенно человеку, что он отвалил кучу денег за ерунду, которая гроша ломаного не стоит! Наживешь себе врага на всю жизнь. Поэтому нужным людям обязательно надо врать. На комплиментах карьеру делают. Не умей хорошо работать, умей льстить начальству. Всем приятно слушать дифирамбы. Даже очень умные начальники попадаются на такой крючок просто потому, что боятся трезво оценить себя и своих жен. А Клишин умел замечать в людях все самое смешное, нелепое, потаенные движения души, которые человек и сам от себя порою скрывает. У каждого есть больное место, так вот Павел Андреевич обладал необыкновенным даром сразу же это место нащупывать и просто из интереса туда тыкать: что будет? Было очень плохо. У писателя в итоге оказалась куча врагов. И ни одного друга. Он был очень одинок.
– А как же талант? – спросил Алексей, который внимательно слушал разговорившегося Михина. «А мальчишка-то не так уж и глуп! И хорошо поработал! В нужном направлении».
– Так и талант был того же рода. Клишин изумительно описывал все гадкое, что отлично умел в людях замечать, – со вздохом сказал Михин.
– Значит, в моем случае я больше всего на свете боюсь, что жена мне изменит? – предположил Леонидов.
– Видимо, так. Вернее, вы ее наверняка очень любите, это ваша опора в жизни, что Клишину казалось нелепым и смешным.
– И я действительно тощий и красноглазый?
– Во внешности у каждого есть недостатки. Люди в массе своей далеки от идеала, а те, которым повезло, большие деньги на этом зарабатывают. Вспомните свою работу в розыске. Как описывают свидетели других людей? Например, спрашиваешь: «Кто к нему приходил?» Ответ: «Какая-то женщина в очках». Сразу представляешь возрастную грымзу, смотрящую целый день телевизор или читающую книжки под настольной лампой, а потом оказывается, что это ослепительно красивая девушка с отличной фигурой и белозубой улыбкой, но действительно в очках, хотя очки ей и идут. Вы худой, пусть даже тощий, и глаза у вас воспалены от постоянного недосыпания. Но можно ведь сказать и так: стройный. Человек, волосы у которого густые, черты лица правильные. Перечисли все это – возникает совсем другой образ. Вот из чего я делаю вывод, что Клишин мог просто описать события под тем углом зрения, под которым он привык воспринимать события и окружающих его людей.
– И кто же, по-вашему, его убил?
– А вот это вычислить необыкновенно сложно. Насолить Павел Андреевич успел всем своим знакомым и любимым женщинам. Если таковые у него были. Любовницам. Так будет вернее.
– Почему это он не мог влюбиться?
– С таким критическим взглядом на людей? Я тут пробовал читать его книги…
– И?
– Ни черта не понял! – в сердцах сказал Михин. – Это ж бред!
– Знаете, Игорь Павлович, у меня такое чувство, что вы пришли сюда посоветоваться. Так?
Михин вздохнул и как бы между прочим сказал:
– На дачу к Клишину в понедельник ночью какие-то хулиганы влезли.
– Что, все следы уничтожили? В которых вы хотели еще разок покопаться? – Алексей уткнулся в чашечку с кофе, чтобы Михин не поймал его взгляда.
– Да не в следах дело! Что следы! Вот и жена ваша говорит, что ничего не слышала, спала. А ведь сон у беременных женщин такой чуткий…
– Исключения из любых правил есть.
– Я человек конкретный, Алексей Алексеевич, у меня нет склонностей к аналитике…
– Я не заметил. Вы прекрасно изложили писательскую концепцию Клишина.