Владик огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно сообщил:
— Его отец вчера опять того… И так боится, чтобы не увидели: по сторонам озирается. А я вот увидел! Своими собственными глазами! Уже второй раз!..
Владик всегда и все видел «сам, своими собственными глазами». Просто удивительно было, как это его глаза всюду поспевали и все умудрялись разглядеть.
— С пьянством надо бороться! — отрезал Ленька.
Тихая Таня, усевшись на большом круглом камне и низко склонив голову, читала толстую растрепанную книгу. Услышав о Фимином отце, она тяжело вздохнула, перевернула страницу и продолжала читать.
Это никого не удивляло, к этому все привыкли. Ленька знал, что Таня, хоть и погрузилась в книгу, прекрасно все слышит и может в самый неожиданный момент вставить какое-нибудь неожиданное замечание.
Продолжая читать, она сказала:
— Фимин отец — вовсе не пьяница. Вы ведь знаете, почему он… Мама у них умерла…
— Так это уж когда было! — возразил Ленька.
— Значит, до сих пор переживает.
— Ладно! Начнем без Фимы, — сказал Ленька и насмешливо взглянул на Владика.Ты вот у нас все замечаешь: и кто новые занавески купил, и кому шкаф из магазина привезли. А это что такое?
Ленька поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к маршу, гремевшему на весь двор.
Владик удивленно потянул своим носиком, словно «понюхал музыку»:
— Это? Оркестр…
— Да! У нас во дворе — музыка, оркестр, а БОДОПИШ ничего не знает? БОДОПИШ!
Хозяин двора! Кто-то репродуктор повесил, откуда-то с чердака пластинки запускают… А мы только слушаем и удивляемся. Для чего мы тебя в штаб выбрали, а? Не знаешь? Чтобы ты нам обо всех новостях вовремя докладывал!
— Я и доложу! — всполошился Владик. — И доложу! — Он с опаской оглянулся на сарай, будто в нем кто-то мог сидеть и подслушивать. — Репродуктор этот «новенький» вместе с вашим Васей Кругляшкиным устанавливал!
— Какой новенький? Который бандуру таскает? Тихая Таня оторвалась от книги:
— Не бандуру, а виолончель.
— Вот-вот! Я сам видел! Своими собственными глазами!
— Ага, понятно, — сказал Ленька. — Вася, значит, устанавливал, а этот… который в семнадцатую квартиру въехал… ему помогал?.. Так?
— Да нет, — возразил Владик, — все было наоборот!
— Что — наоборот?
— Вася ему помогал, а тот командовал: тут подвернуть надо, там провод закрепить… И на столб он сам лазил. И на чердак тоже. Высунулся с чердака и кричит: «Вася, лови провод! Лови другой!» — Ну, а Вася?
— Ловил.
— И что же?
— Поймал! — Врешь ты все!
— Вру? Да я своими собственными глазами!.. Он, этот новенький, и яму возле столба рыл. Я думал, он клад какой-нибудь ищет, — подошел совсем близко и на самое дно заглянул. Глубокая! Метра два, не меньше. А потом конец железной проволоки, которая с чердака тянется, в круг свернул и на самое дно бросил.
«Заземление!» — говорит. И так это у него все быстро получалось!..
— У музыканта?! Да у них же руки нежные, белые, пальчики тоненькие… Они знаешь как за пальчиками своими следят — просто ужас! Сломать боятся или вывихнуть. Не мог он яму копать.
— Копал! Я сам видел: копал! А потом…— Владик оглянулся, подозрительно обвел взглядом сарай. — А потом я видел, как он из этой своей бандуры… из виолончели то есть… что-то такое таинственное доставал…
Владик даже понизил голос и еще раз оглянулся на сарай.
— Совсем заврался! — махнул рукой Ленька. — Ну, что он мог оттуда доставать?
Она же внутри пустая, эта виолончель!
— Да нет, он не из нее, конечно, а из черного футляра, в котором ее таскают. Который еще на такой черный гроб смахивает.
— Гроб с музыкой! — засмеялся Ленька.
— Очень остроумно, — не отрывая глаз от книги, заметила Таня.