Обогащение в правовом смысле всегда связано с некоторым приростом или экономией, которые присутствуют в большинстве гражданско-правовых сделок, когда передаче имущества, выполнению работы или оказанию услуги противостоит встречное предоставление в виде денежных средств в размере, превышающем реальную стоимость имущества (работы или услуги), достаточном для удовлетворения интереса продавца в широком смысле слова. Естественно, что процесс обогащения не ограничивается только рамками товарно-денежных отношений, а имеет место и в случаях, когда происходит любое перемещение стоимости, в том числе и в виде безвозмездной передачи имущества (например, по договору дарения или ссуды), приводящей к обогащению субъектов.
К сожалению, обогащение не всегда приводит исключительно к позитивному результату, когда распределение имущественных благ считается справедливым. Возможны ситуации, при которых происходит нарушение имущественного равновесия одних субъектов за счет неправомерных действий других участников гражданского оборота[2], что в масштабах государства способно привести к экономическому произволу, хозяйственной анархии, имущественному хаосу. В таких случаях необходимо вести речь о неосновательном обогащении, когда приобретение (прирост) и сбережение (экономия) какого-либо материального блага являются объективно неправомерными, а поведение неправомерно обогатившегося лица рассматривается как поведение, противоречащее устоям общества, основам нравственности и морали.
Нарушение справедливого начала в перераспределении имущественных благ определяет необходимость защиты нарушенных имущественных интересов. По этой причине право в целом и гражданское право в частности должны обеспечить стабильность имущественного оборота, не только посредством урегулирования должного поведения его участников, но и путем предоставления достаточного набора защитных средств как вещно-правового, так и обязательственного характера.
Гражданское законодательство предусматривает два уровня регулирования способов защиты гражданских прав. К первому уровню относятся способы защиты, носящие универсальный характер, которые могут применяться для защиты любого субъективного гражданского права. Такие способы, в частности, поименованы в ст. 12 ГК РФ. Второй уровень регулирования способов защиты гражданских прав соотносится с такими способами, которые применяются для защиты только определенных видов гражданских прав или для защиты от определенных нарушений. Такие способы защиты определены ст. 12 ГК РФ как «иные способы» защиты[3].
Среди всей совокупности универсальных способов защиты гражданских прав выделяется группа таких способов, применение которых преследует цель восстановить нарушенное право, компенсировать потери, понесенные в связи с нарушением права[4]. Данные способы защиты представляют собой элементы единого механизма защиты прав участников гражданского оборота от посягательств на их имущественную сферу. Такой механизм, будучи направленным на восстановление нарушенной имущественной сферы лица, возлагает на нарушителя бремя несения различного рода материальных затрат, связанных как с возвратом недолжного, так и с возмещением иных дополнительных затрат, способных не только компенсировать нарушенный имущественный интерес лица, но и максимально наказать нарушителя, исходя из требований добросовестности, разумности и справедливости. Целью реализации такого защитного механизма выступает восстановление нарушенной имущественной сферы потерпевшего.
Подобная восстановительно-охранительная роль механизма защиты субъективного права участника гражданского оборота в целом свойственна лишь кондикционному требованию, что позволяет признать за ним признаки системообразующего элемента всего механизма защиты субъективного права лица, чье право нарушено «несанкционированным проникновением» в его хозяйственную сферу. Данный системообразующий элемент способен оказывать универсальное воздействие на реализацию любого другого способа защиты, направленного на восстановление нарушенного права. Это, в свою очередь, означает, что роль института неосновательного обогащения не ограничивается лишь сферой обязательственного права, что позволяет признать за этим правовым институтом качества общеотраслевого института.
Так, в частности, Т.И. Илларионова в свое время указывала на то, что совокупность норм о неосновательном обогащении сложилась как пограничный институт, направленный на разрешение конфликтов между лицами, ранее не состоявшими в правоотношениях, либо субъектами недействительных или расторгнутых договоров. В основании применения института неосновательного обогащения обобщен более широкий круг пресекаемых деяний, чем в охранительных нормах институтов сделок или защиты права собственности: нормы о неосновательном обогащении соотносятся с охранительными нормами института сделок и защиты права собственности как общеотраслевые с мерами относительно специального характера[5].
На системообразующую роль кондикционного обязательства и общеотраслевой характер его норм указывают, хотя и не прямо, другие ученые. Так, A.Л. Маковский, комментируя положения части второй Гражданского кодекса РФ в год ее введения в действие, касающиеся изменений в регулировании отношений вследствие неосновательного обогащения, отмечал: «В основе происшедших изменений лежит, во-первых, взгляд на обязательства, возникающие вследствие неосновательного обогащения, не как на отдельный вид обязательства, а как на особый их род и даже, возможно, своеобразный (восполнительный) способ защиты гражданских прав и, во-вторых, понимание того, что этот институт относится к числу тех, которые непосредственно связаны с нравственными началами гражданского права»[6].
Действовавшее ранее гражданское законодательство[7] рассматривало кондикционное обязательство как самостоятельный вид обязательств, стоящий в одном ряду с договорным, деликтным и виндикационным требованиями. И хотя вопрос соотношения кондикционного обязательства с этими требованиями законодательством непосредственно не регламентировался, данная проблема все же исследовалась в плане допустимости конкуренции исков и изменения основания исковых требований, когда это было необходимо для установления истины по делу, а также для обеспечения наиболее полной и всесторонней защиты прав и законных интересов сторон в гражданском процессе[8].
Преобладающей в тот период была точка зрения, согласно которой конкуренция исков считалась недопустимой[9]. О.С. Иоффе, например, считал такую конкуренцию неприемлемой не только с практической точки зрения, но и ошибочной в теоретическом плане. По этому поводу он писал: «Поскольку спорящие стороны состоят в одном правоотношении, становящемся предметом гражданского спора, а дело возбуждено по поводу определенного нарушения данного конкретного правоотношения, речь может идти лишь о предъявлении соответствующего единственного иска, но не о выборе между несколькими исками, не об их конкуренции. Вот почему какая бы то ни было конкуренция исков должна быть отвергнута»[10].
Позиция недопустимости конкуренции исков аргументировалась тем, что у каждого требования о защите нарушенного права имеется свое основание возникновения, что обусловливает самостоятельность каждого требования по отношению друг к другу, поэтому наличие какого-либо одного из предусмотренных законом оснований исключает все другие основания для предъявления иска к данному лицу, вытекающего из данного конкретного правоотношения. «Именно поэтому, – писал О.С. Иоффе – конкуренция исков представляет собой внутренне противоречивое, научно-несводимое понятие, лишенное практической ценности»[11].