Мы с Машей подружились с первого дня. Вы знаете, я люблю детей. Маша меня купала, вычёсывала и всегда норовила кусочек чего-нибудь вкусненького подсунуть. Я сначала отказывался, отворачивался – у меня же инструкция: нельзя ничего, кроме корма, есть. Но потом, чтобы не обижать девочку, стал по чуточке принимать от неё подарки. Я вспомнил: в инструкции ведь сказано, что нельзя брать корм из чужих рук. А какая же мне Машка чужая? Она была мне как сестра. Мы с ней даже в футбол гоняли вместе. Я ещё расскажу вам о ней. Думаю, Маша будет певицей, когда вырастет. Вы бы слышали, как она поёт в караоке. Семья любила по вечерам попеть в микрофон. И даже я им подпевал. Ну или подвывал. Из меня, конечно, певец никудышный, но моим сородичам нравилось, когда я участвовал в их хоре. После концерта они меня всегда угощали чем-нибудь вкусненьким – то котлетку дадут, то косточку, то конфетку.
Ой-ой-ой! Ну надо же! Чуть ещё об одном члене семьи не забыл. Не вчетвером мы жили, а впятером. Было там ещё одно чудо-юдо: Кисуля. Только не подумайте, что я так ласково кошечку называю. Нет, это у неё кличка такая. Говорят, когда она появилась в доме (это было задолго до меня), её называли иначе – то ли Муся, то ли Дуся, – но с чьей-то лёгкой руки все стали называть её просто Кисулей. Ох уж эта Кисуля! И откуда они такие на мою голову берутся. Нет, жили мы с ней мирно. Но какой же она бывала занудой.
Вот представьте такую ситуацию. Прихожу с прогулки, перекусил, водички полакал и на боковую. Мне всегда нужно спать чуть больше, чем обычным собакам, – я, даже когда сплю, остаюсь на работе. И вот тут начиналось. Нашей Кисуле делать-то нечего. Скучно ей, хочется поиграть. Ну, возьми свою мышку пластмассовую или мячик и играй себе на здоровье. Так нет же. Только я усну, она тут как тут. То за хвост меня лапой потрогает, то ухо моё ей покоя не даёт. То мимо меня проходит так, чтобы своим хвостом непременно нос зацепить. Вот это мне больше всего не нравилось. Обычно после такой пакости я громко чихал. Несколько раз даже Аннушку своим чихом напугал. Она смеётся и говорит мне:
– Будь здоров, Трисончик!
– Ав, – отвечаю.
А Анна Игоревна-то не видит, что её Кисуля вытворяет, и, наверное, думает, что это я её благодарю. Улыбается и говорит:
– Пожалуйста, мой дорогой.
Приятно, конечно, когда с тобой так вежливо разговаривают, а с другой стороны, что я мог поделать? Снова лапами глаза прикрою и засыпаю. А Кисуле опять неймётся. Иногда она такое вытворяла, хоть волком вой. Возьмёт, прямо на меня залезет и лежит мурлыкает. Тоже мне, наездница. Но я в такие моменты уже и не сгонял её. Думаю, лежи, сволочь, только нос не щекочи. Бывало, так и спали вместе. А что делать? Не кусать же её в самом деле. Вроде как своя. Но и это по большому счёту мелочи. Я чуть позже расскажу вам о специальных кошках. Те зеленоглазки – не чета нашей Кисуле. Там всё гораздо сложнее.
Несмотря на все это, у Кривошеевых было замечательно: прекрасный корм, приятные, как называл их Иван Савельевич, мыльно-рыльные принадлежности. Представляете, у меня в кабинете даже был собственный диван. Да-да! С подушечкой и одеяльцем. В кабинете мне было очень хорошо – Кисуля оставалась за дверью. Её сюда не пускали. Она подмочила свою репутацию. Залезла однажды на письменный стол и разбросала по всей комнате бумаги. Да ладно бы просто бумаги разбросала, так она ещё и все салфетки изодрала в клочья, превратив кабинет в какой-то осенний сад – повсюду валялись жёлто-оранжевые лепестки. Не кошка, а вредитель какой-то.
Так вот, моя подопечная трудилась за столом, а я лежал себе на диване, балдел и слушал её новые романы. Аннушка могла работать и за специальным компьютером для незрячих, но в основном начитывала главы на диктофон, а Константин Александрович или Маша потом всё это набирали. Затем Константин Александрович редактировал и частенько критиковал Анну Игоревну. Иногда так заспорят, так заспорят, что я думал: ну всё – на веки вечные поругались.
Нет, слышу утром, Анна Игоревна говорит:
– Костюшенька, я подумала. Эпизод с морем действительно нужно переделать. Банально звучит. Ты прав…
– Да я не настаиваю, Аннушка, – отвечает Константин Александрович, – смотри сама, тебе виднее.
Хм! Вы слышали? Он не настаивает. С ума сойти. Вчера ещё говорил супруге, что ничего более бездарного в своей жизни не читал. А теперь не настаивает. Сдохнуть можно от этих людей! Хотя, откровенно говоря, я уже перестал удивляться подобным метаморфозам. Вы знаете, у творческих людей (а муж Аннушки не только редактор, но ещё и поэт) семь пятниц на неделе. Иногда сидят весь вечер, читают друг другу стихи, рассказы и даже сказки. Восторгаются, смеются, иногда плачут. А на следующий день всё летит к…
…эх, аж скулы свело. Не понимаю я этих выражений. Как вы думаете, куда всё летело? Всё верно: конечно, к чертям собачьим. Вот объясните мне, что это означает? Ну при чём тут собаки и черти? Это ж надо было такое придумать! А ещё есть выражение похлеще – оно меня едва ли не с лап сшибает. «Чушь собачья». Слышали такое? Хоть убейте меня, не могу сообразить, что это за чушь такая.
Вот вы всё время говорите, что собака – друг человека. Любите своих тузиков, барсиков, рексиков, капочек, пипочек. А что ни слово, то оскорбление собак. Не замечали? У вас даже если жизнь не складывается, говорите: «Эх, жизнь собачья настала».
Ну, например, как я жил у Анны Игоревны, так мне и некоторые люди могут позавидовать. Нормальная собачья жизнь. А вот как я теперь живу, извините, и собачьей жизнью не назовёшь.
Глава 2
Из писательского дома я попал… даже слова не могу подобрать. Бог его знает куда. Ну, конечно, не сразу к новой подопечной, а, как обычно, через школу. У нас ведь как: вернули – забрали, вернули – забрали…
Последний раз забрали меня так забрали. Ох и натерпелся я! Конечно, чтобы не портить вам настроение, можно было бы рассказать только о своей жизни у Кривошеевых. Тем более есть о чём. И сами хозяева – начитанные люди, я слушал их с удовольствием, и гости бывали интересные. Вообще я там, конечно, свой кругозор расширил основательно. Но не могу же я выбросить из собачьей биографии одну из своих подопечных. Хорошо ли, плохо ли, но нужно говорить правду. А может, и вам она когда-нибудь пригодится.
Признаюсь, я даже плакал по ночам. Тихонько, по-собачьи, без слёз. Поскулю, можно сказать, мысленно и засыпаю. А часто бывало и не до сна. Жил как на вулкане. Серьёзно. В любой момент могло что-то случиться. Вот тогда-то я и начал понимать истинный смысл выражения «жизнь собачья». Ну да ладно, не буду плакаться. Чего уж там. Как говорил мой самый первый подопечный Иван Савельевич, от судьбы не уйдёшь. Не всем же сутками на диване валяться да в собачьих бассейнах плавать. Значит, так надо было. Жизнь, пусть даже и собачья, испытывала меня. Но скажу честно: я достойно прошёл все испытания и работу свою (да и не свою тоже) всегда выполнял на максимально высокую оценку.
Однажды Константин Александрович зачитывал письмо, пришедшее Аннушке по электронной почте. И там были такие слова: «Вся наша жизнь – это радуга. Она многоцветна. Один цвет, отрицая другой, выходит из предыдущего и переходит в последующий. Так и в жизни. Есть цвета, а есть – оттенки. Любой цвет – лишь часть белого, который делится на всё многообразие радуги. Нельзя поддаваться соблазну и окрашивать происходящее в один цвет. Сложности человеку на то и даны, чтобы потом ярче почувствовать радость. Горе на то и бывает, чтоб ярче оттенить счастье. Всё в жизни меняется и исправляется». Казалось бы, речь в письме шла о людях, но, думаю, и нам, собакам, сложности даются неслучайно. Какая всё-таки замечательная штука – эта радуга! Видимо, не зря мой Сашка ею бредил. С помощью неё можно многое в жизни объяснить.