– А полиция?
– Полиция смотрит на это сквозь пальцы. У нас, говорят, рост молодежной преступности, наркомания, проституция, всевозможные агрессивные фанаты, тут еще этот чертов Туман, а вы лезете с какими-то ассистентами! Да на них, если хотите знать, молиться надо! Они по ночам патрулируют город, громят притоны наркоманов, разгоняют проституток порой лучше, чем полицейские наряды! Рэкетом они не занимаются, ни одного честного человека еще не тронули – чего ж вам от них надо?
– Уж не полиции ли они ассистируют?
– Нет, полицию они презирают, как всех нас. Но знаешь… самое страшное… – Эльза вдруг перешла на шепот, – они ходят в Туман!
– Но послушай… это же вздорные слухи… Газеты пишут, что еще никому не удавалось войти туда и вернуться… И потом – там патрули…
– Это не слухи! Во-первых, патрули перекрывают только улицы. А есть еще дома… брошенные, пустые дома вокруг Тумана… есть крыши, есть, наконец, канализационные люки…
– Ох, Эльза, это просто смешно! Чтобы наш Роберт полез через канализацию в Туман…
– Не смейся, они не такое способны! «Наш Роберт!» Сколько лет ты его не видел?!
– Я попробую поговорить с ним.
– Он тебе даже дверь не откроет.
– И все-таки попробую.
Беланов подошел к двери комнаты сына и постучал.
– Роберт!
Никакого ответа.
– Роберт, открой, пожалуйста!
Щелкнул замок.
– Хорошо, – Роберт открыл дверь. – В твоем распоряжении десять минут. Но с тем, чтобы больше ты ко мне не приставал.
– Роберт, ну зачем ты так? Я все-таки твой отец.
– Ты был им семь лет назад. Вы поднимаете глобальные вопросы, хотите сохранить свой мир, а сами не можете даже сохранить свою семью. Да и вообще, почему родители считают, что они приобретают какую-то власть над детьми только потому, что они родители? Выдумали какой-то «неоплатный долг», «любовь»… Да почему вообще ребенок, – это слово Роберт произносил с кривой усмешкой, – обязан любить родителей? Как это вообще можно быть обязанным любить? Ну ладно – мать, она еще мучилась при моем рождении. Но ты-то, прости, испытал лишь пару минут удовольствия, даже не зная, что это приведет к моему появлению на свет – и я за это должен быть тебе благодарен?
– Ну знаешь, мы все-таки растили тебя, воспитывали…
– А я сидел у вас на шее? А выйдете вы на пенсию – будете сидеть на шее у государства, следовательно, у меня тоже. Более того, учитывая отрицательный прирост населения, поскольку в большинстве семей сейчас один ребенок – нам, в процентном отношении, придется больше заботиться о вас, чем вам в свое время о нас. Так что «неоплатный долг» мы выплатим с процентами, и не лезьте в нашу жизнь.
– Послушай, Роберт, откуда такая неприязнь к нашему поколению?
– Откуда?! Да разве не вы развалили мир? Разве не вы привели цивилизацию на край гибели – если не от ядерной войны, так от экологического кризиса? Разве не вы оставляете нам в наследство это кровавое месиво мелких страстишек, низкой лжи, сладкого лицемерия, подленького честолюбия, грязного сладострастия? О, хоть бы нашли в себе смелость сознаться в этом! Но главную суть вашего мира составляет вранье, и ладно бы еще вы врали только другим, но вы врете и самим себе. Ваше христианство насквозь лживо и нелепо, попросту вредно – и дело не в том, что его извратили средневековые фанатики, оно по самой сути направлено против жизни, в пользу всего слабого, немощного, гниющего! Вы провозглашаете мораль, которой сами не желаете придерживаться! Вы рассуждаете о судьбах человечества, а сами думаете о себе, о том, как сохранить свой убогий мирок! Теперь вы глядите на нас с ужасом, а ведь мы – это ваше порождение. Только одна часть нового поколения – мы – это ваше отрицание, а другие – та шваль, из-за которой ночью небезопасно ходить по улицам, – это ваше логическое продолжение.
– Ну это уж ты хватил…
– Что хватил? Когда до сих пор ваши либералы, ваша болеющая душой, то бишь душевнобольная, интеллигенция призывает к смягчению, к методам убеждения, к всемирной отмене смертной казни! Как будто весь этот сброд, всю эту мразь, всю эту современную молодежь – да и подонков вашего поколения – можно укротить иначе, чем террором, расстрелами и концлагерями!
– Роберт, то, что ты проповедуешь – не ново. Якобинцы казнили проституток, в СССР судили за гомосексуализм – разве это уничтожило порок? Как ты не понимаешь, что демократия, гуманизм – это величайшие завоевания человечества, что от первобытной дикости…
– Какие книжные… и какие пустые фразы! Что такое ваша демократия? Власть толпы, или лучше – власть быдла! Море серых посредственностей, бездарностей, которое поглощает и перемалывает всех выдающихся! Появись Наполеон в наше время, он бы просидел в лейтенантах до старости, если бы его прежде не отдали под суд за самовольные действия под Тулоном. И, наконец, главное – власть толпы по существу таковой не является, это опять власть олигархии – но в эту олигархию, как правило, попадают не истинно достойные, а представители той же толпы, те же посредственности!
– Но кто же, по-твоему, истинно достойный?
– Тот, кто завоюет эту власть, а не получит ее в качестве подарка от лавочников и домохозяек.
– Право силы?
– Да, право силы. Силы, ведущей к величию. Только железная рука может вести общество вперед по единому плану, без шатаний вкривь и вкось.
– Но ведь это казарма!
– Казарма лучше, чем бордель.
– Послушай, Роберт, – Беланов провел рукой по лбу, – ведь это все не твое… Ты не говоришь – ты ораторствуешь на митинге, притом повторяя заученные чужие слова. Кто учит вас всему этому?
– Ты прямо как наш бургомистр, – усмехнулся Роберт. – Тот уверен, что мы поддались коммунистической пропаганде. А левая газетенка «Равенство» как-то назвала нас неофашистами. И то, и другое чушь. Фашисты зациклились на национальном вопросе, а коммунисты развалили экономику. Но и в той, и в другой идеологии немало рационального.
– Роберт, твой прадед был русский офицер, твой дед воевал в Сопротивлении…
– А мне на это плевать. С какой стати давно умершие предки должны влиять на мои взгляды?
– Роберт, я, наконец, не могу бесконечно терпеть твое хамство!
– А никто и не заставляет. Я тебя сюда не звал. И вообще – ваше время вышло. Аудиенция окончена.
3
Генрих встретил Артура у подъезда своего дома.
– Ну как впечатление?
– Жуть…Я говорил с Робертом, это какой-то кошмар. В обеспеченной, демократической стране… Когда это началось?
– Ты имеешь в виду ассистентов?
– Да.
– Первые появились на той же неделе, что и Туман. Центр города эвакуировали во вторник, а в пятницу они уже расхаживали по городу в своей униформе. Где они ее только берут?
– Ты думаешь, это как-то связано с Туманом?
– Разве о Тумане можно что-нибудь сказать определенно? Сегодня соберутся друзья, послушаешь их мнения по этому поводу.
– Кто придет?
– Доктор Кромвальд, майор Грэбс, Альберт, он теперь директор гимназии, Карл, Петер. Идем, они скоро начнут собираться.
Первым пришли Кромвальд и Альберт Хольд, за ними Карл и Петер. Пока все здоровались с Белановым и рассаживались, появился майор.
– Я вижу, все уже в сборе, – воскликнул он, входя. – О, кого я вижу! Артур! Здравствуй, здравствуй! Какая нелегкая занесла тебя в нашу проклятую богом дыру?
– Если мне не изменяет память, прежде это был второй город Республики.
– Помяни мое слово, здесь скоро вообще никакого города не останется, один серый кисель! Ведь так, доктор?
– Я бы не был столь категоричен, – развел руками Кромвальд. – Впрочем… Я только что с ученого совета…
– Да-да, расскажите, доктор, – сказал Артур. – Мне, как свежему человеку, это особенно интересно.
– Нам, как живущим третий месяц рядом с этим… – Карл сделал брезгливо-неопределенный жест в сторону окна, откуда, впрочем, Туман не был виден, – все это не менее интересно.
– Да, собственно, и рассказывать нечего. Мы знаем о Тумане не больше, чем в первые дни. Ну, знаем его форму, объем, примерную динамику роста – кстати, в последнее время он растет несколько быстрее. Знаем, что над ним можно безопасно летать, что он ничего необычного не излучает. Мы даже не знаем, что это за агрегатная среда. Сначала думали – аэрозоль, но он не рассеивается и не реагирует на ветер. Твердое тело или, что более вероятно, очень вязкая жидкость? Но почему материальные предметы проваливаются в него без сопротивления? Его совершенно невозможно исследовать. Его ничем нельзя просветить. Длинные волны его огибают, короткие в нем вязнут. Кое-что отражается, но это ничего не дает. Я уже говорил, сам он не излучает, в первые дни были сильные электромагнитные всплески, а сейчас ничего. Пробовали опускать в него приборы, брать пробы… Доставали обрывки тросов. Один вроде бы пережженные, другие просто рассыпаются в прах – разрушена кристаллическая структура, а чем разрушена – черт его знает. Факт заключается в том, что ничто, помещенное туда, обратно не вернулось. Однажды заявились к нам добровольцы, говорят, Туман – это иной разум, мы идем устанавливать контакт. Им, конечно, запретил, они как-то пролезли… Ни один не вернулся, естественно. Лично у меня сложилось впечатление, что Туман просто не дает себя исследовать.