Я поднялся во весь рост, раздулся, как морской еж, что пугает этим обитателей дна, когда сам перепуган до полусмерти, и сказал громко, едва-едва не срываясь в праведном гневе, все видят, на державный крик:
– Как оставшиеся на месте представители исполнительной власти, вы прикажете немедленно открыть городские ворота!
Он вздрогнул, побледнел, остальные из его делегации склонили головы и не поднимают в страхе, но лорд Гилфорд нашел в себе силы проговорить с трудом:
– У меня нет полномочий сдавать Истанвил.
Я прорычал:
– Вы собираетесь сражаться?
Он поклонился и ответил дрожащим голосом:
– Ваше высочество… это наш долг.
– Долг, – сказал я с тяжелым сарказмом. – Долг защищать город против трех армий?.. Когда нет надежды, что придет помощь?
Он взглянул мне в глаза прямо и бестрепетно:
– Да, мы погибнем, ваше высочество. Но мы исполним свой долг. И нашим детям не будет стыдно за своих родителей, защищавших родной город до последней капли крови.
Я уловил, что на посланцев начинают поглядывать с сочувствием, такие нравятся всем, мне тоже, люди чести – это люди чести.
– Хорошо сказано, – проговорил я зловеще, – но давайте и я кое-что скажу. Людьми я дорожу, как своими, так и вашими. Потому две армии сейчас блокируют все замки и крепости в герцогстве, так что никто к вам не явится на помощь, а третья – перекрыла все ходы-выходы из вашей столицы. Сегодня вы можете открыть все ворота и сдать ее на мою милость, и ни один житель города не пострадает…
Он поинтересовался кротко, но с прежней твердостью, хотя я вроде бы уловил в его тихом голосе некоторую неуверенность:
– А если не сдадим?
– Завтра заплатите тысячу золотых монет, – сказал я, – это всего лишь оплата армии, что осаждает столицу. Послезавтра заплатите уже две тысячи. Это плата за ваше возможное упрямство. Если же не захотите открывать ворота и дальше… что ж, вам придется за каждый последующий день уже платить сперва по три тысячи, потом по четыре…
Он спросил почти язвительно:
– Позвольте поинтересоваться, почему такие суммы?
– Потому что я буду рассержен, – пояснил я.
– Но если наступит такой день, – спросил он, – когда сумма станет… невыплачиваемой?
Все затихли и ждали моего ответа. Я ответил спокойно и даже равнодушно:
– Я разрушу город. Не оставлю ни единого здания целым. Всех мужчин предам мечу, а женщин выгоню, пусть уходят в другие места. На месте Истанвила будет пустошь, имя его будет проклято, как и тех дураков, что допустили такое.
Он отшатнулся.
– Что? Это… это невозможно!
– Почему? – спросил я.
– Это же дикость!
– Это результативность, – сказал я холодно. – Сколько в Истанвиле жителей? Вряд ли больше десяти тысяч. Я гораздо больше людей потеряю, своих и ваших, если начну завоевывать все герцогство силой. А так, представьте себе, ужасная весть распространяется, подобно кругам после брошенного в тихий пруд камня… и что дальше?
Он, бледный как смерть, спросил дрожащим голосом:
– И… что… дальше?
– Города наперебой сдаются, – сказал я. – Распахивают ворота и стелят в воротах красные дорожки из лучшего шелка. И нет больше убитых. Нет даже раненых! Ни моих, ни ваших. Вам не кажется, что это совсем небольшая цена за один разрушенный город? Даже крохотная? Остальные получу практически даром.
Он смотрел на меня и, я видел, не знает что сказать, а я изогнул губы в зловещей улыбке победителя, которому только дай повод, чтобы убивать, истязать и разрушать.
Альбрехт кашлянул, взглянул на меня с вопросом в очень серьезных глазах.
Я буркнул:
– Говорите, граф.
Он поклонился, заговорил очень мягко, словно гладил большую толстую и разнеженную кошку:
– Может быть, нашим дорогим гостям организовать прогулку в южную часть нашего лагеря, где расположились тролли?.. Это ударная сила нашей армии. Они первыми ворвутся в пролом, а по праву войны им и отдадим город на трое суток в полную власть…
Лорд Гилфорд и все истанвилцы быстро и страшно бледнели. Один из вельмож вообще пошатнулся, лицо стало зеленым. Его поддерживали со всех сторон, не давая позорно грохнуться на землю.
Лорд Гилфорд проглотил ком в горле, во взгляде впервые проступил панический ужас.
– Мне нужно переговорить со старшинами города, – проговорил он бледным голосом.
Я милостиво наклонил голову.
– Поговорите. Но запомните: не будут ваши дети и внуки говорить о вашей достойной гибели! Когда в ваши дома ворвутся мои люди, там будут уничтожены все до единого. Даже слуги, а уж ваши отпрыски – в первую очередь… Все, идите!
Они поклонились, отступили, а я замер в державной позе и смотрел поверх их голов, пока они все не скрылись из виду.
Растер довольно и хищно улыбался, как волк размером с носорога, затем бросил беглый взгляд на замершую эльфийку, пренебрежительно фыркнул и вышел.
Альбрехт подошел к пологу и опустил его, оставшись внутри, повернулся ко мне, лицо все такое же спокойно-невозмутимое, однако в глазах промелькнуло нечто, что мне совсем не понравилось.
Я кивнул эльфийке – можешь, дескать, больше не изображать, она тут же слезла и села рядом с Бобиком.
Альбрехт встретил мой прямой взгляд с той же настороженностью в глазах.
Я спросил сердито:
– Ну, что?
Он развел руками и проговорил с непривычной для него неуверенностью в лице и голосе, но, как мне показалось, нарочитой:
– А что… если бы столица не сдалась?
Я пожал плечами.
– Непонятно?
– Нет, – ответил он. Я посмотрел и ощутил, что он в самом деле не уверен, как бы я поступил. – Абсолютно.
Я поморщился.
– Граф, ну что вы, в самом деле… Конечно же, это был блеф. Но чертовски хороший, не находите?
Он кивнул.
– Даже слишком. Я поверил, и, думаю… не зря.
Я насторожился, посмотрел в его строгое и подчеркнуто бесстрастное лицо.
– Что вы хотите сказать, граф?
– Что вы в самом деле готовы такое совершить, – проговорил он медленно. Глаза его продолжали всматриваться в меня с прежней интенсивностью. – А это точно… был блеф?
Я крикнул зло:
– Точно-точно!.. Думаете, я в самом деле способен на такое? Кстати, спасибо за очень уместное упоминание о троллях.
Он медленно кивнул.
– Думаю, вы бы так и поступили?
Я едва не сплюнул.
– Граф!
– Может быть, – проговорил он задумчиво, – не сейчас… Но вы говорили очень серьезно и убедительно. Очень. Если даже я поверил…
– Всего лишь блеф, – сказал я внятно. – Все, граф, а то меня это начинает несколько… удивлять. Я имею в виду, что вы перестаете меня понимать! Это была всего лишь маска!
Он кивнул и отступил.
– Да-да, маска. Только смотрите, чтобы не приросла.
Он чуть поклонился и вышел. Полог за ним давно опустился, но я продолжал смотреть вслед зло и чувствовал, как сильно и тревожно бьется сердце. Барон, тьфу, граф либо перестает меня понимать, либо продолжает понимать даже лучше, чем я себя сам. Все-таки, когда предъявлял ультиматум, я говорил совершенно искренне, хотя и врал.
А сейчас сижу один, если не считать Бобика и эльфяшку, и холодный страх начинает проникать во внутренности, где овеществляется в тяжелую льдину.
Все, что я говорил, правда. Если со звериной жестокостью уничтожить сопротивляющийся город, остальные наверняка сдадутся. И я это говорил очень убежденно.
«Переговорить со старейшинами города» – это лишь для спасения гордости и чести, это понимали и мы, и сами истанвилцы понимали, что мы понимаем. В той мере, в какой это возможно в данном случае.
Через несколько часов городские ворота распахнулись, оттуда выехала на довольно мелких конях большая группа вельмож.
Палант закричал:
– Охрана!.. Подготовиться!
– Они без оружия, – сказал я. – И, как я вижу, из прежнего состава только лорд Гилфорд и граф Чарльз. Остальные предпочли увильнуть.
– Может быть, – сказал Палант нерешительно, – помурыжить их в ожидании? Дескать, наш лорд отдыхает или в кости играет с эльфийкой?..
Альбрехт фыркнул:
– Тогда уж с троллями, что пришли с сэром Растером! Это звучит страшнее. Пусть потрясутся, что вы все-таки решили разграбить город…