Губы у нее были сжаты в линию, подбородок приподнят и выпячен, взгляд остр и крепок, как штык.
Именно такое лицо, по мнению Ольги Павловны, должен был иметь император Наполеон Бонапарт непосредственно перед битвой под Аустерлицем.
– «Скорую» мы не дождемся, у них сегодня все кареты нарасхват! – сообщила Евгения Евгеньевна Бонапарт, наставив взгляд-штык точно в переносицу хозяина дома. – А у вас ведь есть машина?
– Нет, – быстро ответил тот, и Оля кивнула, подумав, что она на его месте сказала бы точно так же. – То есть есть, но я не могу сесть за руль! Я выпил!
– Все выпили! – сказала, как отрезала, баба Женя. – Живо заводите машину, надо как можно скорее доставить Дашеньку в боль-ницу!
– Господи, за что мне это? – комично-жалобно спросил мужик засиженную мухами голую лампочку под потолком, сдвинув на затылок мохнатую шапку.
При этом открылся широкий крутой лоб и смешные мальчишеские вихры. Учительница Ольга Павловна по привычке подумала, что они длинноваты, не мешало бы подстричь, но вслух примирительно сказала совсем другое:
– Быть добрым – благородно! – И пояснила: – Это Марк Твен.
– Когда хочешь сделать добро, тщательно все обдумай! – без заминки отозвался мужик. – Это Хун Цзычен.
– Хорош материться! – рявкнула из дверного проема баба Женя. – Сказано – живо заводи мотор, значит, заводи, пока я добрая!
– А какая же она злая? – смешно тараща глаза, спросил мужик уже не у лампочки, а у Оли – вероятно, для разнообразия.
– Пожалуйста, давайте отвезем Елку к врачу! – не ввязываясь в эту полемику, попросила она.
Формулировка оказалась неправильной, надо было сказать не «отвезем», а «отвезите»: оказалось, что для самой Оли места в машине нет.
– Я за рулем, Елкина бабка сядет впереди, саму Елку положим сзади, а вот тебе, хорошая девушка, я могу предложить место только в багажнике, – вкратце описал ситуацию хозяин дома и задумчиво посмотрел на Олю, точно прикидывая, поместится ли она в багажник.
– Я не хочу в багажнике, – пролепетала она.
– А я не хочу бросать без присмотра мишку… Значит, ты пока останешься тут! – Мужик самостоятельно нашел решение и очень этой своей находке обрадовался. – Ты же учительница? Педагог? Вот и побудешь гувернанткой при мишке!
– А сколько вашему Мишке лет? – встревожилась новоиспеченная гувернантка.
– Маленький еще!
– Так, все, поехали, поехали! – захлопотала баба Женя. – Ты, парень, давай Дашеньку выноси, как есть, вместе с одеялом, а я вещички ее возьму.
– Вы не надорветесь, их немного! – Мужик еще язвил, но уже подчинялся распоряжениям генерала в юбке.
Спустя несколько минут Оля долгим тоскливым взглядом с крыльца проводила удалявшуюся «шестерку», вернулась в дом, закрыла входную дверь на задвижку и беспомощно огляделась.
Гувернантка, вот так. Персональная нянька с университетским образованием.
Оля поежилась.
Опыт общения с очень маленькими детьми у нее был небольшой и целиком и полностью относился к давно и прочно забытым детсадовским временам братца Костика. Оставалось надеяться, что этот Мишка – не совсем младенец, а пацан хотя бы младшего школьного возраста.
Вязаная детская шапочка с красным шерстяным помпоном, небрежно брошенная на ободранную табуретку, казалось, подтверждала это оптимистичное предположение. Оля оценила размер головного убора и пробормотала:
– Башковитый парень! Весь в отца.
Выпуклый сократовский лоб хозяина дома запомнился ей почти так же хорошо, как и его широкие плечи.
– Ну, ладно! – Оля решительно хлопнула себя варежками по бокам и огляделась.
Мучительная застенчивость всегда была одной из наиболее ярких черт Ольги Романчиковой. Полагая свой характер излишне мягким и, в силу выбранного ею рода профессиональной деятельности, подлежащим непременному ужесточению, с некоторых пор она старательно себя перевоспитывала.
Оказавшись в чужом доме, Оля только первые пять минут скромно стояла столбом в пустом углу, затем она стала осваиваться. Отыскала тряпочку и смахнула со стола засохшие до каменной твердости крошки. Включила электрочайник и нашла в допотопном шкафчике из расслоившейся, как зачитанная книжка, фанеры коробку с чайными пакетиками, половинку хлебного батона и банку клубничного варенья. Застелила чьим-то клетчатым шарфом подозрительного вида табуретку и села за стол у окна – пить чай и смотреть на улицу в клиновидную щель между перекошенными ставнями.
Клубничное варенье – густое, тягучее, с тугими ягодами и полупрозрачными листиками под слоем крупнозернистого розового сахара – было очень вкусное. Оля сделала себе зарубочку на память – непременно спросить у хозяина дома рецепт чудо-варенья – и с профессиональным интересом рассмотрела крупные разборчивые буквы на самодельной этикетке.
На порыжевшей, в смутно различимую тетрадную клеточку бумажке было написано: «землянишное варення по мыртыновне 2001». Ольга Павловна живо вообразила себе некую малограмотную старушку Мартыновну, добренькую деревенскую бабушку аля Арина Родионовна. То есть совсем другого типа, нежели воинственная Евгения Евгеньевна.
А и в самом деле, у этого лобастого и плечистого грубияна, нерадивого хозяина запущенного дома, тоже наверняка была заботливая бабушка, которая с любовью готовила для него варенье в далеком две тысячи первом году…
Оля растрогалась и сама не заметила, как ополовинила банку хорошо выдержанного фирменного мартыновского «землянишного». Спохватилась только, когда алюминиевая ложка зацепила стеклянное дно, и уж тогда устыдилась и отодвинула от себя банку и чашку.
Золотистый свет в треугольной щели между ставнями постепенно поблек.
Оля посмотрела на часы с кукушкой, околевшей в очень неудобной позе – свесив голову к циферблату, словно в попытке зафиксировать время собственной отключки. Несмотря на очевидную кому кукушечки, ходики продолжали исправно отсчитывать время и как раз развернули стрелки соответственно шестнадцати часам.
Близился вечер первого дня нового года. Смеркалось.
Розовое, как закат, клубничное варенье колыхнулось в желудке и твердо пообещало неразумной лакомке скорую изжогу.
Оля с запоздалым раскаянием вспомнила, что за весь день не ела ничего, кроме сладкого, и автоматически поискала взглядом холодильник, где могла бы находиться какая-нибудь нормальная еда.
Старенький пузатый «Орск», похожий на глубоководный батискаф времен капитана Немо, только без иллюминаторов, стоял в красном углу под закопченными образами. Сверху холодильник укрывала пожелтевшая от времени самовязанная салфеточка, а вокруг отсутствующей талии, продетая в скобу единственной ручки, тянулась якорная цепь, отяжеленная массивным амбарным замком.
Оля вмиг пожалела, что без спросу съела полбанки хозяйского «землянишного». Замок на холодильнике ясно давал понять, что к съестным припасам в этом доме относятся трепетно, если не сказать больше.
Образ хозяина дома, парня, в общем-то, симпатичного, но загадочного, в списке сколько-нибудь интересных Ольге Павловне героев мгновенно переместился на отдаленную позицию между Синей Бородой и Кощеем Бессмертным.
– А как же Мишка?! – спохватилась вдруг нерадивая гувернантка.
Страшно было подумать, каким может быть отношение Синебородого Кощея к беззащитному ребенку! Да уж не от него ли так надежно спрятаны продукты питания?!
Отыскав под вешалкой в углу великанские тапки, Оля переобулась и мягким шагом двинулась в темные глубины дома, чтобы найти там предполагаемого мальчика.
– Миша! Ми-шень-ка-а, ты где? – ласково позвала она в четверть голоса, чтобы ребенок спросонья не испугался незнакомой тетеньки.