Осуществлять пролетарскую диктатуру, принудительно организовывать должна, естественно, самая передовая партия во главе с «вождем мирового пролетариата». А как же! За это и боролись!
А нельзя ли поменьше диктатуры? Нельзя ни в коем случае:
«…беспрекословное подчинение единой воле, безусловно, необходимо.
И вся наша задача, задача партии коммунистов… встать во главе истомленной и устало ищущей выхода массы, повести ее по верному пути, по пути трудовой дисциплины, по пути согласования задач митингования об условиях работы и задач беспрекословного повиновения воле советского руководителя, диктатора во время работы…
…нужна железная рука…
Подчинение, и притом беспрекословное, единоличным распоряжениям советских руководителей, диктаторов, выборных или назначенных… снабженных диктаторскими полномочиями».
Вот и вся «диктатура пролетариата».
(Карл Фридрихович Маркс-унд-Энгельс, обличая капиталистическую эксплуатацию, писал: «Массы рабочих, скученные на фабрике, организованные по-солдатски, как рядовые промышленной армии, они становятся под надзор целой иерархии унтер-офицеров и офицеров. Они – рабы не только класса буржуазии, ежедневно и ежечасно их порабощает машина, надсмотрщик и прежде всего сам отдельный буржуа-фабрикант».
Последнее, по мнению классиков, особенно обидно. Но стоит отдельного фабриканта поменять на отдельного пролетарского диктатора да назвать его народным комиссаром, и рабочие – уже не рабы, а самые свободные люди, и даже владельцы этой фабрики и этих машин.)
Куда же под столь чутким руководством должна была прийти «истомленная масса»? Какова конечная цель?
Вот и ответ:
«Если бы мы смогли через малое число времени осуществить государственный капитализм (?!), это было бы победой. Только государственный капитализм, только тщательная постановка дела учета и контроля, только строжайшая организация и трудовая дисциплина приведут нас к социализму. А без этого социализма нет…
Государственно-монополистический капитализм есть полнейшая материальная подготовка социализма, есть преддверие его, есть та ступенька исторической лестницы, между которой (ступенькой) и ступенькой, называемой социализмом, никаких промежуточных ступеней нет».
Иными словами то же самое сформулировал писатель Владимир Солоухин (1924–1997): «Осуществить полный учет и контроль над каждым граммом и над каждой штукой чего бы то ни было произведенного в стране. Все, что бы ни производилось в стране, держать в своих руках, а потом распределять по своему усмотрению. Благодаря такому контролю и распределению, держать в подчинении и трудовой повинности всех без исключения живущих в стране людей, все поголовное население. Чтобы оно подчинялось единой воле как один человек. Вот это и есть социализм. То есть самая высшая и самая массовая форма рабства».
А по Ленину – первая фаза коммунистического общества. Орднунг. Да он и думал-то на немецком языке.
Ах да, еще «плюс электрификация всей страны».
Конечно, всякие «прихвостни и прихлебатели буржуазии», пугая народ, рисовали социализм как однообразную, монотонную, серую казарму. Но на то они и «лакеи денежного мешка» и «холопы эксплуататоров».
На деле же бояться народу нечего.
Во-первых, никаких тебе эксплуататоров, а только родные красные диктаторы, днем и ночью о народе болеющие.
Во-вторых, при социализме произойдет «великая смена труда подневольного трудом на себя, планомерно организованном в гигантском общегосударственном (в известной мере и в интернациональном, мировом) масштабе».
В-третьих, пролетарии, рационально и строго по-отечески управляемые диктаторами, смогут соревноваться в работе, «проявлять себя, развернуть свои способности, обнаружить таланты».
В-четвертых, в нерабочее время все дружно будут ходить на субботники и митинги, где разрешается призывать братьев по классу трудиться еще лучше и млеть от слова «гегемон».
В-пятых, население «поголовно» будет управлять государством: «Целью нашей является бесплатное выполнение государственных обязанностей по отбытии 8-часового урока производительной работы». Например, отстоял токарь смену у станка, выдал план и – в министерство, управлять.
Наконец, где-то в далеком далеке коммунизм вступит в свою высшую фазу. Для этого нужно только освободить трудящихся всего мира и принудительно их организовать по марксистской схеме. После чего государство само собой отомрет, наступит полная свобода, всеобщее благоденствие и изобилие. Непонятно только, куда денется расплодившееся в планетарном масштабе племя красных диктаторов.
– Эх, Петька, знаешь, какая жизнь наступит? Помирать не надо!
Как ни странно, но очень и очень многих почему-то не вдохновили идеи строительства гигантской электрифицированной «зоны». Даже союзники в захвате власти – анархисты и бомбисты-эсеры – отшатнулись от большевиков и тут же были зачислены в «контру».
Не страшно. Ради мировой революции и счастья пролетариата Владимир Ильич готов был истребить 90 % населения России. Не зря им так восхищался Троцкий:
«У Ленина твердая рука. И вокруг него – крепкое ядро таких же, как он, решительных и непримиримых людей».
Правда, по признанию самих вождей, среди этих решительных людей было немало – 90 человек из каждых 100 – мерзавцев, жуликов, «бездарных и бессовестных комиссаров» и прочей «коммунистической сволочи», достойной быть повешенной «сугубо на вонючей веревке». Но именно такие и требовались: «Партия не пансион благородных девиц, иной мерзавец потому-то и ценен, что он мерзавец».
Вроде харьковского чекиста Ивановича, в полной мере подчинившего нравственность интересам классовой борьбы: «Бывало раньше совесть во мне заговорит, да теперь прошло – научил товарищ стакан крови человеческой выпить: выпил – сердце каменным стало».
На досуге, напившись крови, «веселые чудовища» большевизма изливали душу в поэзии:
Вот почему история о городке под названием Чевенгур, поведанная писателем Андреем Платоновым (1899–1951), – вовсе не роман и не гипербола, а подлинная летопись установления «высшей формы государственности» в какой-нибудь Астрахани, Архангельске или Сызрани.
«Надо поскорее начинать социализм. – Горит энтузиазмом местный председатель ревкома. – В первую очередь необходимо ликвидировать плоть нетрудовых элементов…
У Чепурного после краткой жизни в Чевенгуре начало болеть сердце от присутствия в городе густой мелкой буржуазии. И тут он начал мучиться всем телом – для коммунизма почва в Чевенгуре оказалась слишком узка и засорена имуществом и имущими людьми; а надо было немедленно определить коммунизм на живую базу… Пробыв председателем ревкома месяца два, Чепурный замучился – буржуазия живет, коммунизма нет…
А потом Чепурный захотел отмучиться и вызвал председателя чрезвычайки Пиюсю. «Очистить мне город от гнетущего элемента!» – приказал Чепурный.
«Можно», – послушался Пиюся. Он собрался перебить в Чевенгуре всех жителей, с чем облегченно согласился Чепурный.
– Ты понимаешь – это будет добрей! – уговаривал он Пиюсю. – Иначе, брат, весь народ помрет на переходных ступенях. И потом, буржуи и теперь все равно не люди: я читал, что человек, как родился от обезьяны, так ее и убил. Вот ты и вспомни, раз есть пролетариат, то к чему ж буржуазия? Это прямо некрасиво!
(Запись из дневника Короленко от 29 марта 1918 года: «Разговор с заместителем начальника ЧК Украины о массовых безрассудных расстрелах: – Товарищ Короленко, но ведь это же на благо народа! – и пытливо смотрит на меня».)