– Это не ответ на вопрос, – покачал головой воевода.
– Хорошо уже то, что великий князь прислал в крепость полк стрелецкий, двумя полками все легче будет. Не гляди на меня так, воевода, сравняем мы число, а то и большего добьемся, но на то воля Отца нашего.
– И как ты этого собираешься добиться?
– Ни к чему тебе это знать, воевода. Знай только, что есть средство. Да не журись, то мой грех. Потому и не сказываю тебе ничего, что не нужно тебе знать. Выйдешь честь по чести в чисто поле, а что там стряслось или стрясется, тебе пока без надобности.
– А воинской хитростью никак не обойтись? – Мысль о том, что бить врага придется бесчестным путем, Бояну пришлась не по сердцу.
Не нравилась она и враз нахмурившемуся Градимиру. Он знал цену словам Добролюба. Если судить по виду воеводы, предложение для него было неприемлемо, но и отринуть задуманное подчиненным он не мог.
– По воинским премудростям у нас воевода мастак. Значит, коли он меня призвал, то не видит, как можно это дело иначе обделать.
– Десяток свой возьмешь? – спросил Градимир.
– Дак куда же я без него.
– Действуй, с рассветом мы выступаем. – Это сказано было так, словно воевода принял трудное для себя решение.
– Только так, воевода. Если дойдешь до Уютного и не получишь от меня вести, разворачивай обратно и стереги крепость, потому как тогда у нас ничего не вышло и головы мы свои сложили.
– Добро.
Когда дверь за Добролюбом закрылась, Боян, не сводя с нее задумчивого взгляда, обратился к воеводе, явно мучаясь одолевающими его мыслями. Вот не первый день он знает обоих: Градимира – уж несколько лет, этого зверя – более полугода, но никак не может понять, что их связывает и отчего воевода так много позволяет этому странному человеку.
– Градимир…
– Опять тебе Добролюб покоя не дает? И чего ты его не любишь, ить ничегошеньки плохого он тебе не сделал!
– Он служит в нашей крепости, а стало быть, его действия, честь порочащие, на нас ложатся грузом.
– В войне чести мало, тут он прав.
– Воевать можно по-разному, можно и так, чтобы честь не уронить, а он не гнушается ничем, а уж что касаемо гульдов… Вепрь он и есть Вепрь.
– А за что ему гульдов любить? Ты видел его. Это их работа. Сами они на свою голову зверя в нем пробудили, да такого, что как только замирение выходит, он начинает маяться и метаться из угла в угол. И еще, Боян. Вепрем его вороги называют, ты не смей. Возлюбить его я тебя заставить не могу, но чтобы имя это звериное я больше не слышал из уст твоих. Понял ли?
– Понял, воевода.
– Вот и ладушки. Готовь людей, с рассветом выступаем.
Крепость Обережная была названа так, потому что охраняла единственную переправу через большую реку Турань на сотни верст вверх и вниз по течению. Вот так вот незамысловато. В плане она была прямоугольной, большая стороной вдоль тракта – сто саженей, меньшая – восемьдесят. Крепость каменная, что у славен встретишь не особо часто. Но ее поставили сравнительно недавно, а потому она была рассчитана на противостояние огнестрельному оружию: стены и башни вполне могли выстоять длительное время против пушечного огня.
Устройство у нее простое и немудреное. Внутри размещались казармы, обитателям которых сейчас пришлось потесниться в связи с прибывшим подкреплением. В гарнизон входила также и сотня посадской конницы: необходимо было вести патрулирование торгового тракта. Места окружены густым лесом, так что разным татям есть где укрыться и попотрошить проезжих купцов. Помимо казармы имелась и просторная конюшня, где содержались не только боевые кони сотни, но и другие, используемые в качестве тягловой силы. Имелся пушечный двор вместе с крепостной кузней, а также арсенал: две трети боевых припасов хранились именно в нем, треть же была разнесена по башням. Башни, все квадратного сечения, расположены по углам стен, две из них – на северной и южной стенах – одновременно являются надвратными. Южные ворота выходят к торговому тракту, северные – на дорогу вдоль Турани, вверх по течению. Есть церковь, острог, караульное помещение, подворье, на котором находится сотничья казарма, где квартируют командиры сотен, неподалеку от нее – подворье воеводы, а рядом – его помощника.
Крепость имела на своем вооружении десяток пушек, установленных на лафетах, способствующих их относительно быстрому перемещению в ту или иную сторону. Правда, для перевозки на дальние расстояния пушки с лафетов снимались, разбирались сами лафеты, все это хозяйство грузилось на подводы и таким вот образом транспортировалось к месту полевого сражения, где опять должно было собираться и превращаться в грозное орудие. Одним словом, сплошная морока, а если не будет целого дня, чтобы все это привести в божеский вид, то артиллерию в поход взяли зря. При всей своей неповоротливости пушкари проходили по отдельному приказу и имели жалованье вдвое выше против стрелецкого.
Имелся посредине крепости и плац – новшество, перенятое от иноземцев. На том плацу проводились смотры войск, а также учения, чтобы воевода мог воочию наблюдать за тем, как протекает боевая подготовка.
Гарнизон был сменным. А чего вы хотите, коли стрельцы, чай, и семьи имеют, и подворья свои в Брячиславле, где есть целая стрелецкая слобода? Здесь они только служат. Вот отстоят годик, а потом на год домой, если война не случится, а войны проклятущие часто случаются, в особенности с гульдами. Больно они брячиславцев не любят, однако сколько не воюют, а земли пока в прежних пределах.
От неуемных соседей на берегу Турани, напротив земель Гульдии, были возведены три крепости, к ним-то и вела дорога вдоль реки. Лада, Забава и Мила – словно в издевку над супостатом, крепостям дали женские имена, а может, причина была в ином, давно это случилось. Крепости те деревянные, против огнестрельного оружия укреплены слабо, но поставить что-то более основательное пока никак не выходило, как всегда, недоставало средств. Вроде князь и бережливый, и дела ведет с прибытком, да вот только задумал он новшества в княжестве ввести, а под это никаких денег не хватает.
Выйдя на свет божий, Добролюб глянул на солнышко, которое, несмотря на весеннее время, припекало уже совсем по-летнему. Птицы поют, земля силой наливается, вобрав в себя брошенное зерно, плодовые деревья расцвели пышным цветом, обещая обильный урожай, вокруг жужжат пчелы, почуявшие тепло и тут же устремившиеся собирать цвет. Здешний мед ценится, вокруг заливные луга, полные разнотравья, с весны до осени покрытые разными соцветиями, липовая роща да возделываемая местными греча.
Все посадские в крепость съезжаются, повсюду подводы со скарбом селян. Люди забирают самое ценное, но все равно изрядно получается. В посаде останутся только староста да несколько человек. Дома и постройки обкладывают все еще душистым прошлогодним сеном: если появится ворог, враз подпалят и полыхнет посад разом. Вообще здешние места богаты лесом, и противник, коли подберется, в любом случае не будет испытывать трудностей с материалом, однако постройки можно использовать не только для нужд осады, но и как укрытие.
– Эвон вишь – Вепрь, – вдруг донесся до Добролюба мальчишеский голос, полный страха и восхищения.
– Брешешь, – не веря и все же желая, чтобы это оказалось правдой, высказал сомнение другой голосок.
– Собака брешет. Говорю тебе – Вепрь и есть. Ишь, страхолюд какой, ворог его как увидит, тут же обделается, а он его – раз и об колено.
– Я думал, он поболе.
– Да куда боле-то! И без того вон какой здоровый.
Вообще-то особой статью Добролюб не отличался. Да, был крепок. Высок. Но ничего особенного, хотя сила в теле такая, что многие диву даются. Не обидел Бог силушкой, чего уж там. Когда Добролюб слышал из уст окружающих ненавистное прозвище, данное гульдами, он обычно злился. Тому, кто осмеливался назвать его так, доставалось на орехи. Но на кого сейчас прикажете злиться, на ребятишек? Так они не в злобе это говорят, да и смотрят на него как на героя, не меньше. Правда, обидно такое услышать: «Ишь, страхолюд какой».