Димка был симпатичный, улыбчивый, сразу ей понравился, она ему тоже. С ним было весело: он рассказывал забавные истории, таскал ее по модным клубам, знакомил с приятелями, которых у него было великое множество.
После сдержанной, суховатой Англии Людмиле ужасно нравилась такая жизнь, просто нескончаемый праздник. Тем более что отец всячески приветствовал их с Димкой общение.
Они ходили смотреть в зоопарке орангутанга по имени Моника. Моника была очень умной обезьяной, она рисовала и понимала человеческую речь. Они ночами носились по пустому городу в Димкиной открытой машине, они даже собирались прыгать с парашютом, но ее отец своевременно узнал об этом и запретил.
Они любили друг друга в крошечной однокомнатной квартирке, которую Димке уступил на время приятель. Димка жил с родителями в загородном доме, будущая свекровь принимала Людмилу до приторности любезно, но о том, чтобы остаться на ночь, не было и речи.
Они были молоды и бесшабашны, то, что происходило тогда между ними, казалось Людмиле любовью. Наверно, в тот короткий период она и была счастлива.
Отец сам заговорил с ней о свадьбе. Людмила слушала его с радостью. Было ужасно интересно – помолвка, выбор платья, ресторана, свадебного путешествия. Впрочем, отец почти все выбрал сам. Все, кроме платья. Платье они выбирали с тогдашней женой брата Аленой. Та все подсовывала Людмиле очень открытое, с пышной юбкой, у Людмилы не хватило духу отказаться. Потом на свадьбе она чувствовала себя голой, и свекровь все время поджимала губы.
После свадьбы ничего не изменилось. Они проводили время как раньше. Димка вроде бы где-то учился, но на занятия не ходил. Через несколько месяцев Людмиле надоело такое времяпрепровождение и она захотела учиться – все-таки что-то новенькое. Отец устроил ее на факультет международных отношений – там учились все дети городской элиты. Людмиле сокурсники не слишком нравились, парни оказывали слишком большое внимание, а она ведь считала себя замужней женщиной. Позже выяснилось, что ее муж не считал себя женатым человеком. Он не имел в виду ничего плохого, когда на вечеринках занимался легким, ни к чему не обязывающим сексом с девицами из тусовки, он просто не принимал всерьез свой брак.
Пару раз они крупно поругались, когда Людмиле стало известно про его похождения. Она даже пожаловалась отцу, но он только отмахнулся – не обращай внимания, не делай из мухи слона, сплетни не слушай.
Так продолжалось года полтора, а потом Димкин отец неожиданно умер от инфаркта. Димка очень переживал, и Людмила поддерживала его, как могла, ей даже показалось, что он вовсе не такой легкомысленный и у них что-то может получиться, но тут отец пришел как-то вечером и сказал ей, что с мужем нужно немедленно развестись, он ведет себя несерьезно, болтается по ночным клубам и изменяет ей с первыми встречными девками. Он, отец, не может допустить, чтобы его дочь позорил какой-то безответственный шалопай.
Людмила растерялась, тогда он сам строго сказал вошедшему Димке, чтобы собирал вещи и не являлся больше сюда. Димка пришел выпивши и тут же стал орать, что его с матерью обобрали компаньоны, что денег на счетах не оказалось, и договорился до того, что прямо обвинил в этом отца. Людмила, услышав такое, в ужасе закрыла глаза, всерьез ожидая, что сейчас грянет гром небесный, но отец только кивком пригласил Димку в кабинет и плотно закрыл дверь.
Димка вышел оттуда бледный как смерть и трезвый как стеклышко. Он посмотрел на Людмилу, хотел сказать что-то трясущимися губами, но не смог и только махнул рукой и ушел. Она застала его в спальне собирающим чемодан. Он обругал ее грубо, с ненавистью, так что Людмила заплакала от обиды.
– Но ты же правда мне изменял, ты сам виноват, так неужели мы не можем расстаться как порядочные люди? – говорила она сквозь слезы.
– Дура! – сказал он и посмотрел жалостливо и брезгливо, как на умалишенную.
Больше они не встречались.
– Что притихла, о чем задумалась? – окликнула ее Аглая Васильевна.
– О счастье, – честно ответила Людмила.
– Ты замужем? Кольца на руке нету… – Аглая взяла ее руку.
Колец не было никаких – ни обручального, ни с камнем. Отец убедил ее, что на курорте она будет глупо выглядеть в трауре. И тогда Людмила решила хотя бы не надевать никаких украшений.
– Уже нет… – Людмила наклонила голову, чтобы скрыть набежавшие слезы, потом уткнулась лицом в худое, но такое родное плечо тети Аглаи и рассказала ей все про смерть Антона и про то, что отец и брат буквально выпихнули ее в этот дурацкий Сиам, хотя ей совершенно не хотелось никуда лететь.
– Ничего. – Аглая Васильевна гладила ее по спине. – Все пройдет, все забудется… Ты молодая, еще найдешь свое счастье. Это судьба, что мы встретились, я уж и не надеялась… Послушай теперь меня, это очень важно. Мне нужно отдать тебе одну вещь…
Аглая Васильевна легко нагнулась и достала из-под кровати деревянный сундучок. Подняла крышку, и на Людмилу пахнуло смесью запахов – пряностей, ароматической соли, сухих цветочных лепестков. Даже голова немного закружилась. Аглая между тем достала небольшой холстинный сверток, осторожно развернула старую ткань и протянула Людмиле зеркало.
Небольшое, овальной формы ручное зеркало в серебряной оправе. Рама была резная, красивая, вились вокруг самого зеркала диковинные растения, фигурные виноградные листья и цветы. Ручка – витая, очень удобная.
– Что это? – Людмила машинально взяла зеркало в руку, ей показалось, что ручка теплая.
В зеркале отражалось такое знакомое, ее собственное лицо. Ее ли? Кто эта красивая женщина?
Ей ли не знать свое лицо? Большие зеленые глаза, прямой нос, гладкая матовая кожа оттенка слоновой кости. Все это было в наличии. Так в чем же разница? Скулы чуть обтянулись, глаза блестят утомленно… да нет, все дело во взгляде. Сколько себя помнит, взгляд у Людмилы был рассеянный, почти сонный. В общем, ничего не выражающий взгляд. А тут…
– Красивая вещь… – Она повертела зеркало в руках и бережно протянула Аглае.
– Бери, это тебе, – сказала та.
– Что вы… – Людмила замахала руками. – Я не могу взять такой дорогой подарок…
– Бери, – твердо повторила тетка, – это не подарок, это твое. Фамильная вещь, так уж повелось, что передается из поколения в поколение по женской линии. Передашь потом своей дочери. Ты пойми! – заговорила она громче. – Мне некому его отдать! Это просто чудо, что мы встретились! Хотя… судьба есть судьба. Все предопределено. Я старше твоей матери на двенадцать лет.
Людмила прикинула: мама родила ее в двадцать, ей было бы сейчас сорок шесть, плюс двенадцать… странно, по виду Аглая Васильевна кажется гораздо старше…
– Вот видишь, – горько улыбнулась тетка, – я все про свою болезнь знаю, мне уж недолго осталось… Теперь вот умру спокойно.
Людмила снова смотрела в зеркало. Показалось ей или нет, но лицо в зеркале вдруг приветливо кивнуло ей и проговорило, едва шевеля губами: «Бери!»
– Ой! – Она уронила зеркало на диван.
– Это очень старое зеркало, работа венецианского мастера. По семейной легенде, оно принадлежало Лукреции Борджиа…
«Опять сказки», – подумала Людмила.
Пастушок Джаннино проснулся от непривычного, незнакомого шума, который доносился из долины.
Джаннино пас овец на горном склоне, откуда открывался вид на море, прибрежные острова и маленький городок Синигалья. С другой стороны над пастбищем нависали мрачные скалы, высоко наверху горы были покрыты снегом.
Пастушок потянулся, оглядел свое маленькое стадо. Овцы тоже забеспокоились от незнакомых звуков, сбились теснее и испуганно заблеяли. Джаннино подбежал к краю поляны и заглянул в раскинувшуюся внизу долину.