…однако стальная стрела отскочила, будто ударилась в крепостную стену. Я от изумления едва успел уклониться от клинка, с трудом опомнился, одного рыцаря достал в плечо, со вторым едва успел обменяться двумя ударами, тут же на него налетел Зигфрид и сшиб вместе с конем в пыль.
Я крикнул:
– Да ладно, не сверкай глазами!.. Все хорошо… больше не полезу…
– Мы здесь закончим сами! – заорал Зигфрид взбешенно.
– Все-все, – заверил я торопливо. – Возвращаюсь… Кстати, пленные нам ни к чему.
Зигфрид рявкнул командным голосом так, словно он сержант, а я первогодок:
– Возвращайтесь!
Он с двумя десятками воинов продолжал преследование, затем повернул коня и последовал за мной на некотором расстоянии, а я, все замечая, как в тумане, продолжал осторожно ощупывать руку в том месте, куда со страшной силой ударил болт… а я почти не ощутил боли.
По идее, мне должно было пронзить руку, после чего я, кривясь и постанывая от боли, выдернул бы покрытое моей драгоценной кровью стальное острие и поспешно залечивал бы рану.
Однако ощущение такое, что моя кожа просто не позволила. Словно обрела некие свойства.
Я украдкой оглянулся, Зигфрид в пяти шагах сзади, до поля битвы еще с четверть мили, вытащил нож, огляделся, и, задержав дыхание, не выношу крови, легонько чиркнул по пальцу.
Плотная кожа спружинила. Я надавил чуть сильнее, но острое лезвие снова не просекло кожу. Я чувствовал, как становится страшно, регенерация регенерацией, но уже режу так, что кончик пальца совсем отвалится… а вдруг не отрастет?
Наконец в самом деле резанул с таким усилием, будто старался перехватить ножом не палец, а древко стальной булавы.
Лезвие, к счастью, не затупилось, однако кожа осталась неповрежденной, хотя чуть-чуть и прогибается под давлением. Правда, прогибается одинаково при слабом нажатии и при очень даже сильном…
Господи, промелькнуло в мозгу испуганное, если это то, что я думаю, то… как насчет ударов?
Пальцы дрожат, я ударил рукоятью ножа чуть-чуть, потом сильнее, сильнее и наконец так, что кровью забрызгало бы стены и потолок, а от кончика пальца остался бы только ноготь…
…однако я чувствовал лишь прикосновение, а мягкая подушечка пальца пружинит одинаково сильно при любой силе удара. Значит, доспех Нимврода, в котором я последнее время ложился спать, на мой ночной кошмар откликнулся по-своему, уловив мою панику и жажду стать понеуязвимее.
Похоже, в ту грозовую ночь мне в самом деле снилось что-то особенно страшное. Нам всегда что-то снится, только утром помним разве что жалкие обрывки, так вот этот доспех выполнил, как смог, то, что принял за очень настойчивый приказ.
Похоже, он растекся или даже растворился в моей коже настолько незаметно, что даже я не чувствую, а уж другие тем более не увидят. Только бы не мешал коже выполнять ее основные функции: отгонять микробов, дышать, выводить всякое ненужное вместе с потом…
Навстречу несутся пятеро всадников; я принял подобающий вид и гордо выпрямился.
Принц Сандорин на полном скаку осадил коня, забрало поднято, со шлема снесен султан, на стальном наплечнике две свежие и довольно глубокие зарубки.
– Ваше высочество! – крикнул он обвиняюще. – А вы сами?
– Точно по плану, – возразил я. – Принц, позвольте вас поздравить! Я обязательно сообщу вашему отцу и его советникам, что вы вели себя как настоящий полководец, который умеет смирять чувства в угоду разуму и политической необходимости. Это весьма!
Он ответил польщенно:
– Спасибо, ваше высочество. Батюшке будет услышать такое приятно… Но все-таки вы…
– Вступил в бой, – подсказал я, – в той фазе, когда уже все было решено. Битва заканчивалась, от меня ничего не зависело. Хотя, признаюсь, можно было и без этого…
Я хотел сказать «мальчишества», но он сказал раньше:
– Рыцарства?.. Да, но вы решили поддержать репутацию отважного воина, что бросается сломя голову на целый отряд! Это не очень разумно, однако рыцари такое ценят.
Зигфрид подъехал ближе, сказал брюзжащим голосом:
– Ваши высочества, в лагерь лучше вернуться незамедлительно. Здесь могут прятаться среди камней те, кто уцелел. Не хотелось бы, чтобы у кого-то сохранился лук.
Сандорин сказал бодро:
– Они даже шапки бросали, удирая, чтобы коням было легче… ха-ха!
Мы возвращались бодрые и торжествующие, уже понятно, что и эта армия Мунтвига перестала существовать, сокрушенная подавляющей мощью моей, более современной… да что там скромничать, намного более продвинутой!.. и дело не только в композитных луках или длинных копьях, но и в гибкой тактике, нацеленной на победу, а не на красивые поединки, эффектные, пусть и бесполезные атаки, когда всякий лорд, игнорируя соседей, стремится показать именно личное мужество и боеспособность своей дружины.
Сандорин, веселый и раскованный, болтал всю дорогу с Зигфридом, как с равным, а я думал о том, что как-то должен совмещать в себе черты просвещенного государя-рыцаря, уважающего права свободных лордов, и в то же время быть чингисханом, что смешивал племена, а отряды разбивал на сотни, тысячи и тумены вне зависимости от того, сколько там из разных племен.
Он же ввел азиатскую систему, когда отрядами ставил командовать не по знатности, а по воинским талантам. И хотя пришлось немало знатных голов срубить, но его армия стала самой грозной в мире и завоевала для него несметные территории, перед которыми меркнут все достижения Александра Македонского, Цезаря или любого другого успешного завоевателя.
Ну… а я умею учиться у всех.
Глава 5
Лагерь мы разбили на краю поля битвы, я велел оставаться до тех пор, пока снова не будем готовы к походу, а это значит – раненых всех в обоз, на поле собрать все ценное, а тут полегло немало знатных лордов, полководцев Мунтвига и просто богатых рыцарей.
Вечером при свете факелов устроили пир: военачальники в трех больших шатрах, сдвинутых вместе, простые воины – у костров, куда они стащили все вино и окорока, захваченные во вражеском обозе.
Принц Сандорин явился, к общему удивлению, с принцессой Аскланделлой, по обыкновению величественной и надменной, усадил ее в кресло вроде бы рядом с собой, намереваясь ухаживать весь вечер. Так она оказалась между ним и мной, что единственно верно и не ущемляет ее статуса, так как я хоть и ниже ее по титулу, однако в этой армии главный все-таки я, потому она обязана сидеть во втором по важности кресле, но ни в коем случае не третьем или четвертом.
За нашим отдельным столом, что на небольшом возвышении, расположились помимо нас троих наиболее знатные и прославившиеся: герцоги Мидль, Клемент, Сулливан, графы Макс и Альбрехт, а также Палант, Норберт и епископ Геллерий.
Альбрехт, как самый сладкоречивый и умеющий складывать слова в красивые букеты, гордо поднялся, окинул всех сияющим взглядом и сказал звучно:
– Нельзя просить у Господа победы в кавалерийском сражении тем, кто не умеет ездить верхом! Но мы доказали, что умеем усмирять самых норовистых и диких коней!.. Так выпьем же, чтобы это умение нас никогда не покинуло!
Все поднялись, закричали «ура» и сдвинули над столом кубки, лихо расплескивая красное вино на белую скатерть.
Аскланделла не поднялась и не взяла кубок; Сандорин с галантными ужимками накладывал ей на широкое блюдо всякие лакомства, а она поинтересовалась у него, не глядя в мою сторону:
– Значит, вашего… этого, как его, курцпринца, не считают организатором этой победы?
Принц бросил в мою сторону пугливый взгляд и ответил шепотом:
– Принц Ричард у нас жутко стеснительный. Зато он любит, когда хвалят его полководцев.
Она произнесла насмешливо:
– Вот как? А я думаю, это оттого, что его заслуги никто не видит… А вот вы поступили удивительно мудро с этим притворным отступлением! Это смешало ряды армии герцога Келленгтона, когда конница без приказа ринулась вас преследовать…