– Я ценю свое время, да и ваше тоже, так что обойдемся без глупых вопросов, на которые вы уже знаете ответ. Лучше спросите то, что вас действительно интересует.
– Как эти бумаги появились в запертой комнате? – спросил я, выкладывая на стол листы пергамента.
– Правильный вопрос, – не меняясь в лице, кивнул наставник и развернулся к окну. Это у него привычка такая, что ли? Разговаривать и одновременно смотреть куда-то в совершенно другую сторону. – Это и станет вашим первым заданием. Разберешься в этой ситуации, а на следующие выходные представишь мне ответ.
Я не очень-то удивился тому, что Сонмар обратился ко мне на ты. Все же он сам вызвался стать моим учителем.
– Теперь о главном, – продолжал он. – Я поговорил с нужными людьми, чинить препоны тебе никто не будет. В библиотеке сможете хоть ночевать, разве что еду туда приносить не советую. Заведующая явно будет этим недовольна, она и так чуть меня на круг перерождений не отправила с подобными просьбами.
– Спасибо.
– О, не стоит, молодой человек, не стоит. Вы еще не знаете, на что подписались, впрочем, это уже и неважно. Кстати, – он выудил из стола тугой кожаный мешочек и положил на стол, – вот этого хватит на пару сезонов.
– Учитель, – обратился я к Сонмару, думая, что он меня одернет, но старик все продолжал смотреть в окно. – Насколько мне известно, первая стипендия выплачивается по итогам первых экзаменов в конце первого семестра.
– Я не настолько влиятелен, чтобы позволить себе ученика, одетого хуже, чем рыночный попрошайка.
Мне удалось не вспылить лишь потому, что я не чувствовал ни злобы, ни попытки унизить, скорее – простую констатацию факта.
– И все же мне придется отказаться, – покачал я головой, отодвигая от себя заманчиво позвякивающий кошелек. – Я как раз сейчас ищу работу и в скором времени смогу сменить так волнующий вас гардероб.
Сонмар повернулся, смерил меня взглядом и снова повернулся к окну.
– Сегодня вечером к тебе зайдет человек по этому вопросу. Поговоришь с ним. И это не обсуждается. – Последнее учитель произнес с таким нажимом, что я невольно вжался в спинку. – Теперь же самое главное. Как ты считаешь, что полезнее в смертельном бою – одно копье или тысяча стрелок?
Если честно, ни то и ни другое. Копье слишком своенравное оружие и предназначено только для сшибки в открытом пространстве. В том же коридоре человек с копьем в руках будет обречен на скорую гибель. С иголками ситуация диаметрально противоположная, на улице ты с ними ничего не сделаешь, разве что метнешь парочку из-за угла, но вот в помещении… Так что пришлось отвечать как есть.
– Не знаю.
– Правильный ответ. – Главный чертильщик империи повернулся в мою сторону, и мы встретились взглядом. В его безумно старых глазах плескалось нечто такое, чему я до сих пор не мог найти определения. – Дай мне свою руку, Тим.
Немного помедлив, я все же протянул ладонь, и Сонмар необычайно быстро для своего возраста стиснул ее в крепком рукопожатии. Секунда – и меня будто пронзила та самая тысяча иголок. Отдернув ладонь, я уставился на сложный магический круг у себя на ладони. Количество символов на этой фиговине было столь велико, что они у меня просто сливались в одно пятно, и не стоит забывать про различные геометрические фигуры и прочие атрибуты чертильного искусства.
– Что за…
– Чтобы научиться управлять силой, нужны тяжелые испытания и упражнения, но чтобы обучиться слабости, нужно стать еще слабее. Эта метка ограничит твой и без того скудный резерв примерно в пять раз.
– Да я даже круг активировать не смогу!
– Магия – это не клинок, мой новый ученик, магия – это река, вечно текущая и извивающаяся под влиянием земли. Земля – это твердь, меняющаяся под влиянием воздушных потоков. Ветра – это жизнь, которой управляет вода и огонь. А жизнь – это все и ничего вкупе со смертью. Пока ты этого не поймешь и не сможешь применять это знание, то и активация тебе не понадобится.
– Но как же я смогу применить знание, если не могу магичить? – все не сдавался я.
И тут Сонмар посмотрел на меня с некой жалостью, так обычно человек смотрит на несмышленого ребенка, который что-то отчаянно пытается ему доказать.
– Вот я и говорю – ты еще ничего не понял.
На этом наш разговор был закончен. Мне выдали пропуск, и внезапно появившийся дворецкий сопроводил меня на улицу. Захлопнулись стальные ворота, и я остался в полном одиночестве стоять, кутаясь в обноски, спасаясь от поднявшегося ветра. В кармане еще лежали несколько медных монеток, так что я решил, что не стану студить свои кости на этой погодке, а лучше найму кэб.
И снова деньги перекочевали в лапу извозчика, и мы покатили в сторону академии. За окном мелькали люди, обгоняемые одинокими всадниками или богато украшенными каретами. М-да. Вот так поступил в академию. Взрывы какие-то, больницы, сумасшедшие наставники, Колдунья, чудной сосед с ненормальной семейкой и леди, всем сердцем желающая мне самых страшных пыток. Вот что-то мне подсказывает, что на войне было спокойнее. Там я хотя бы знал, кто враг, а кто свой. Здесь же сам демон рога сломит. Ничего не разбирая, я просто бреду, гонимый непреодолимой силой обстоятельств. И видят боги, мне такая ситуация не по душе, ведь спину все еще тяготит невыплаченный долг.
Глава 4. «Нет времени на время»
Поставив точку в очередном переводе, я потянулся, закинул ноги на стол и потянулся к кружке с чаем. За окном творилось нечто невероятное. Сегодня метель не просто бушевала, она ярилась подобно горному великану, которому ударили по самому драгоценному, и это отнюдь не голова. Штормовой ветер, поднимая целые сугробы в воздух, стучал в окна и выламывал козырьки с дворов. Но это, казалось, нисколько не беспокоило обывателей. Кутаясь в крепкие тулупы, шубы или полушубки – у кого на что денег хватало, – разумные все так же ходили по улицам, вернее по тем узким дорожкам, в которые превратились некогда широкие проспекты. Порой в самых неудачных местах высота сугробов поднималась до полутора метров, и те же гномы превращались в комичные холмики, плывущие по бесконечной белой реке. Прошло уже четыре месяца с тех пор, как я работаю в банке «Гастон и сыновья». Учитель, как и обещал, похлопотал в тот день, но вечером в нашей с Диргом комнате объявился вовсе не человек, а самый натуральный гном. И что самое удивительное, это был не абы кто, а лично управляющий местного отделения. Мы с ним имели весьма занимательную беседу, итог – несколько пустых бутылок и подписанный контракт. Не то чтобы я стал заправским алкоголиком, но гнома без градуса не понять.
Работа была не очень-то и пыльная. Сижу себе в кабинете да перевожу различные тексты. Начинал с небольших предписаний и прочих документов, но вскоре мне стало попросту скучно. Я попросил что-то сложнее и где-то через два месяца уже переводил тексты с десяти языков. А к моей копилке «свободное владение» прибавился язык дроу. Итого в моем активе теперь – имперский, гномий, восточный и темно-эльфийский диалект, ну и еще около дюжины языков, которые я мог понимать и с которых переводил, вооружившись словарями. Наверное, вы спросите, почему я не выучил их все, обладая абсолютной памятью. Ответ прост: какая бы память ни была, но язык – это не только набор символов, язык – это культура, традиции, нравы и обычаи, законы и поверья, легенды и были народов. И дроу поддался мне лишь потому, что в последнее время это наречие я все чаще использовал, просиживая штаны в библиотеке. Но обо всем по порядку.
И именно эта работа ответила на актуальный вопрос – сойду ли я с ума. Ответ будет – нет, не сойду. Да и сами чертильщики далеки от сумасшедших. Просто их образ мышления кардинально отличается от общепринятого. Например, средний разумный мыслит образами и речью, причем речь преобладает над образами. А у моих коллег мыслеречь в принципе отсутствует, так что в голове у них одна лишь картинка и ничего более. Если честно, мне такое даже представить трудно. А уж как им тогда должно быть сложно общаться нормальным языком… Благо эта участь минует меня, спасибо абсолютной памяти. Просто дело в том, что у чертильщиков невероятный объем знаний в языках и символах, которые используются для вызова того или иного явления, и когда все это наслаивается, происходит буквально локальный коллапс мышления. Это и объясняет поведение наставника: ему проще разговаривать, когда перед глазами есть хоть какая-нибудь картинка.