А сколько изысканного секса в таких фильмах, как «Сорок первый», «Летят журавли», «Баллада о солдате»! Татьяне Самойловой и Алексею Баталову, Изольде Извицкой и Владимиру Ивашову не надо было раздеваться и имитировать плотские страсти. После их любовных коллизий хотелось стать похожими на красивых и одухотворенных героев, искать свое счастье, мечтать о единственном, навеки близком человеке. А какими совершенными, неповторимыми в своем внешнем и внутреннем обаянии были наши кумиры! Олег Стриженов и Жан Габен, Алексей Баталов и Ив Монтан, Татьяна Самойлова и Николь Курсель, тогдашняя Людмила Гурченко и Роми Шнайдер. Моя дочь и сейчас, просматривая старые фильмы и читая книги о звездах тех лет, говорит мне о своей зависти к нашему времени. Для меня эталоном мужской красоты и возвышенности навсегда останутся герои фильма «Слепой музыкант» – отец и сын Ливановы, настоящие представители русской интеллигенции, наследники великой театральной школы, эмоциональные и тонкие, «их величества актеры».
Хочу спросить у издателей глянцевых журналов: зачем они копаются, словно мухи в навозе, в запретных страничках биографий известных артистов, писателей, художников, спортсменов? У каждого, даже самого великого творца, есть человеческие слабости, каждый имеет право на ошибку. Но когда их дети, жены и мужья перетряхивают на глазах у всего честного народа постельное белье своих близких, хочется крикнуть им: «Очнитесь!» И уж совсем противно, когда достигшие каких-то вершин в творчестве «культурные» деятели раздеваются догола сами и показывают раздетыми своих сожительниц и сожителей. Особенно мерзко, когда авторами таких приторных и липких книжонок выступают представители славных русских семей. В последнем письме ко мне Валентин Распутин заметил, что такие авторы вываливают перед всеми чрева, выдаваемые за автобиографии.
В наши годы было немало красавиц, перед которыми снимали шляпу и великие западные писатели, кинорежиссеры и художники, сравнивая их с Софи Лорен, Сильваной Мангано и Клаудиа Кардинале. Они сводили нас с ума, вдохновляли на подлинное творчество, облагораживали серую будничную жизнь. К счастью, некоторые из них, воспитавшие детей и радующиеся семейному счастью, не клюют на предложения от караванов гламурных журнальчиков позабавить читателей сплетнями из прежней любовной лирики. Одна из таких московских красавиц, которую я боготворил, на настойчивые просьбы сладострастных хозяев полуинтимного журнала рассказать о нашем романе ответила: «У меня для вас не найдется «жареных» подробностей. Наша любовь была чистой и простой. Разве интересны вам рассказы о наших прогулках по улочкам тихого Суздаля, поцелуй в многотравье псковских лугов или купание у стен Юрьева монастыря в Новгороде? А остальное у нас было, как у всех порядочных людей – чисто, здорово и до слез проникновенно». Так что, господа Швыдкие, Ерофеевы и прочие сексострадатели, учтите, что не все клюют на вашу тлетворно пахнущую наживку. Надеюсь, что и молодежь испытывает к вам отвращение и вырубает кнопку никчемных программ.
Сегодня мне особенно противно быть современником поругателей земной любви. «На старости я сызнова живу», ибо боготворю женщину, о которой мечтал всю жизнь. Красивую, тонкую, тактичную, до бесконечности изысканную и глубоко верующую. Я знаю, что ее никогда не потянет и посмотреть в сторону плейбоев типа Ерофеева и иже с ним. Но, перечитывая заново строки Данте, Петрарки, Пушкина, Тютчева, Рубцова и Глушковой, я хочу со свойственным мне простодушием задать вопрос вертлявым шоуменам: «Когда вы кончите «кистью сонной рисунок гения чернить»? Когда вернетесь на свои домашние кухни и там дадите волю природной пошлости и никчемности?»
И какие песни нам поют?
И снова сиюминутные впечатления заставляют меня отступить от графика запланированных заранее простодушных вопросов. Уж больно они волнующие, эти впечатления, задевающие самые тонкие душевные струны, мешающие спокойно работать и спать.
В той поездке из Пскова в Михайловское, что привела меня к мемориалу летчика-героя Тимура Апакидзе и скрасила безрадостную картину нынешней пошловатой монументальной пропаганды, наш «водитель» Виктор Правдюк включил в машине кассету с программой талантливейшего русского певца Александра Подболотова и заставил на пару часов забыть обо всем на свете.
Четверть уже века назад (ох, как они быстро летят, отпущенные нам Богом годы!) на дне рождения Владимира Высоцкого, отмечавшемся им дома, в очень узком кругу, познакомился я с истинным художником-самородком. Обаятельный и улыбчивый парень готовил что-то на кухне, накрывал на стол и влюбленными глазами смотрел на хозяина-именинника. Признаюсь, что я принял его поначалу за преданного поклонника Володиного творчества, готового на все для своего кумира. «Сегодня у меня праздник, – сказал Володя, – и я решил сделать подарок себе и вам. И подарок этот из дорогих, ибо петь нам будет Александр Подболотов, которому отпущен бесценный музыкальный дар». Высоцкий был человеком требовательным не только к себе, но и к людям, его окружавшим. Заинтригованные, мы с нетерпением ждали знакомства с приготовленным сюрпризом. Та ночь навсегда осталась у меня в памяти, а голос Подболотова, могучий и нежный одновременно, прозрачный, чистый, словно родник, по сей день звучит для меня, как одно из высочайших проявлений человеческих возможностей и совершенства.
Шли годы, и я все ждал, когда же на сцене Большого театра, на концертных площадках и в телевизионных передачах услышу неповторимый голос Подболотова. Но вместо подболотовских романсов угощали нас остывшими и не всегда вкусными музыкальными блюдами, сервированными посредственными, но сумевшими случайно попасть на бал удачи оборотистыми артистами. Чтобы хоть как-то противостоять приблатненной тогдашней телетусовке (хотя это были цветочки по сравнению с нынешней вампукой), включил я встречу с Александром в свою телепрограмму «Служенье муз не терпит суеты». Понимая, что мне одному, далекому от профессионального восприятия музыкальных тонкостей, с передачей не справиться, попросил я помощи у Виктора Правдюка. Съемку подболотовской программы мы решили провести во Пскове, на фоне старых архитектурных памятников, на живописных берегах Великой и Псковы.
На дворе стояло время срежиссированного ставропольским пустобрехом путча, прекрасно исполненного свердловским «Троекуровым» и его подельниками. Русские люди ужаснулись, увидев на трибуне «победителей» мегеру-воительницу Боннэр, возмущенную присутствием рядом с собой православного священника. Те, на ком держались еще основы жизнедеятельности и порядка в стране, подвергались освистыванию и улюлюканью. Один из таких профессионалов, с которым я имел счастье работать и дружить, сидел в дни путча под бутафорским арестом в своем кабинете. Посланный демшизовцами охранник, бывший его подчиненный, чувствовал себя неуклюже по крайней мере. Друг мой переживал случившееся как личную трагедию, ибо не видел выхода из создавшейся ситуации. Атмосфера в кабинете была удручающей. И тогда я вспомнил, что в полночь по ленинградской программе Виктор Правдюк покажет нашу часовую передачу о Подболотове. После первой же песни забыли мы о беспределе, охватившем страну, и погрузились в исцеляющую радость классических русских песен и романсов, которые исполнитель облек в совершенную форму, пропустив каждую из них через свою душу и передав слушателям тончайшие нюансы шедевров.