Почувствовав, как она тихо падает в обморок, он подумал, чтосотня в конце концов не такая уж высокая плата за ее жизнь, и ужедостал бумажник, чтобы расплатиться, как вдруг неожиданно к нимна помощ, раздвигая торговцев прикладами, пришел патруль солдат,которых здесь называли оккупантами. Пространство вокруг лоткамгновенно очистилось.
- То-то я слышу, знакомая речь,- с московской развязанностьюсказал один из солдат.- Думаю, мать твою, так это же наши. Чеготут они вам впарить хотят?
- Да вот бусы покупаем,- сказал он, ошарашенный неожиданнымпоявлением соотечественика в форме сержанта армии этойсредиземноморской страны.
- И сколько просят?
- Говорят, сто.
- Глянь, Рома, по-моему эти бусы стоят никак не большепятнадцати.- сказал патрульный, широко улыбаясь еще не до концапришедшей в себя девушке.
- Да не-е, Леха. Пятнадцать, я думаю, будет многовато, по-одесски сказал второй, улыбаясь девушке еще шире,- Вот десять,думаю, будет в самый раз.
Леха что-то сказал арабу на местном языке. Араб явно непришел в восторг от его слов и попытался возрожать. Но Лехаугрожающе положил палец на курок автомата, на чем торги былизавершены.
Они бы так никогда и не нашли святынь в этом городе, если быслучайно не наткнулись на группу российских туристов подпредводительством юркого гида, который словно вспотевший мячикпрыгал по ступеням улиц, на ходу тараторя заученный текст.
"Снимите головные уборы, мы входим в храм Гроба Господня.Обратите внимание, мы поднимаемся на Голгофу, здесь распялиХриста. Вот дырка от его креста. Нет креста самого несохранилось, его утащили на дрова еще в средние века. На этомкамне тело его умащали благовониями. Уберите, пожалуйста, ногу!Здесь его положили в пещеру и привалили вход вот этим камнем. Яже просил, уберите ногу!
Теперь наденьте головные уборы. Это Стена Плача. Нет, здесьне плачут, здесь молятся и оставляют записки с просьбами к Богу.Свое самое заветное желание можете оставить и вы. Куда деваютсяпотом? Как куда! Собирают и вывозят на свалку, куда же еще."
День перед отлетом они провели в сборах ее вещей. На полуобщежития лежала огромная куча женского тряпья, обуви, косметики,и другого барахла, без которого женщина не женщина и даже нечеловек. В пятый раз они укладывали вещи во вместительныйчемодан, но каждый раз оставалась еще ровно половина кучи,которую уложить не было никакой возможности. Наконец, когда онукладывал десятую по счету любимую кофточку, одетую всего раз,это ему надоело. Он честно разделил гору вещей пополам и спросил,какую кучу она вибирает, левую или правую. Она посмотрела на негос изумлением.
- Выбирай, правая или левая,- грозно прикрикнул он на нее.
- В каком смысле?
- Вопросы потом, сначала выбирай.
- Ну, например, левая.
- Значит, левая?
- Левая, ну и что.
Он сгреб правую кучу в угол, а левую начал аккуратноукладывать в чемодан.
- Ты с ума сошел!- закричала она.- В правой осталась моясамая любимая кофточка, мои любимые ароматические томпаксы ипортрет дедушки.
Он разрешил взять только портрет дедушки. После часа борьбыи криков, она села на пол и заплакала.
Он уложил последнюю тряпку из левой кучи в чемодан, снеимоверным трудом закрыл его, а затем нежно перенес и усадил еесверху для пресса.
- Каждый переезд стоит мне половины вещей,- ревела она, даже на память ничего оставить нельзя.
Он снял ее с чемодана и перенес на постель. Через четвертьчаса крик оргазма перешел у нее в новую истерику.
- Это все, все! Лучше этих дней уже никогда ничего не будет.Это вершина. И откуда ты такой взялся? Жила бы себе спокойно,сейчас бы уже десять раз была замужем.
- Что же тебе мешало? Меня, кажется, два года не было рядом.
- Да как ты не понимаешь, во всех, без исключения во всех яищу хотя бы слабое подобие тебя, и ничего, совсем ничего. Прошутебя, не уезжай от меня.