Время приближалось к полуночи, курортный город не собирался спать. Многочисленные парочки бродили вдоль аллеи с пальмами, музыка из ресторанов сливалась в какофонию, и летние звезды цвели огромными гроздьями.
– Это же тот писатель, – донесся обрывок разговора. – Я видела его на ток-шоу…
Минаков сделал вид, что не услышал, но про себя довольно крякнул. Почему бы и не быть довольным? Послезавтра он освободится от семейных уз, глупой ошибки длиной в семь лет. А дальше – свобода, новые романы, возможно, экранизация «Рабов»…
Впервые за долгое время он почувствовал то, что обычно именуется «вдохновением».
Курортный город не спал, и он тоже не собирался спать.
Нина эта слегка странная, но странные девочки быстрее дают писателям. Это было бы идеальным окончанием фестиваля.
Он успел допить пиво прежде, чем Нина вышла из клуба. Она обновила макияж, но стала еще бледнее. Улыбка диссонировала с тяжелым, трезвым, чересчур серьезным взглядом.
«Может быть, это ее первое общение с мужчиной после смерти мужа?» – предположил Минаков.
Нина шагнула к нему, прижалась к его груди и неожиданно рассмеялась. Смех был резкий и немного искусственный.
– В чем дело, Ниночка?
– Вспомнила, как увидела тебя впервые в прошлом году.
– О, это было ужасно! – Он закатил глаза и скорчил пьяную гримасу. – Я же едва на ногах держался, скандал закатил на сцене.
– И все-таки я подумала тогда…
– Что подумала?
– Что я должна прочитать твою книгу. Что это то, о чем говорил мой муж. Книга, которую надо читать.
– Что же еще делать с книгами? – хохотнул Глеб, ненавязчиво поглаживая Нину по спине. От застежки бюстгальтера вниз, к талии, потом вверх, под волосы. Рука мягко массировала женскую шею.
Нина отпрянула со ставшей уже традиционной резкостью и по-кошачьи мяукнула. Это должно было символизировать флирт, но на деле прозвучало диковато.
– Не все, – сказала она.
– А? Ты о чем?
– Не все книги надо читать. Только важные.
– Как же узнать, важная книга или нет, если не дочитать ее до конца?
– Можно узнать. Муж научил меня. Пошли к морю.
Она схватила писателя за руку и потащила через толпу, то и дело оглядываясь на него. В ее огромных, узурпировавших всю власть на бледном лице глазах сверкали отражения неоновых реклам, рот растягивался в улыбке.
Попадавшихся на пути людей она отпихивала свободной рукой, и Минакову, плывшему за ней в алкогольном тумане, казалось, что она продолжает тихо мяукать.
«Странные все же женщины интересуются литературой, – думал он. – Нормальные бабы должны любить деньги, а не это скопление строк и слов».
– Не так быстро, – попросил он.
Впереди темное ночное море сливалось с ночным небом, делясь между собой звездами и кораблями.
– Постоим на пляже, – то ли попросила, то ли приказала она. И добавила почти испуганно, когда у него в кармане зазвонил телефон: – Не отвечай!
– Слушай, – раздраженно произнес Минаков, вытаскивая мобилку, – не гони лошадей. Я успею и ответить на звонок, и постоять с тобой.
Длинные ноги и маленькие причуды – это, конечно, хорошо, но он терпеть не мог, когда женщина начинала им командовать.
– Алло.
Звонил организатор фестиваля узнать, всем ли довольна звезда и не желает ли продолжить ночные посиделки в ресторане. Звезда соврала, что уже в отеле и готовится ко сну. Когда занудливый организатор наконец отключился, Глеб обнаружил, что стоит на проспекте один.
«Мать твою, – подумал он, вертя головой. – Если эта дурочка смылась, придется действительно возвращаться в паршивый отель».
Яркий свет фонарей и рекламы не дотягивался своими электрическими лапками до пляжа, и в темноте у самого моря писатель различил одинокую фигурку. Он перепрыгнул через парапет, захрустел по мокрому песку туфлями. Из полумрака выплыли очертания Нины. Она стояла, обхватив руками плечи, и морской бриз развевал ее волосы.
– А вот и беглянка…
Минаков осекся, услышав, что Нина бормочет что-то, будто молится набегающим волнам. Он поравнялся с ней у черты прибоя и прислушался.
– Перед глазами, после долгих километров бурого гравия, наконец-то возник неровно очерченный, словно первый шаг ребенка, край горизонта. Цвет хлынул на меня и сшиб с ног, я лишь отупело смотрел вдаль, едва различая, как полоса насыщенно синего сменяла голубоватый, а затем глубоко зеленый. Я бросился вперед, снимая на ходу шарф, стягивая перчатки и расшнуровывая ботинки, чтобы вобрать через поры холод и соль декабрьского моря. Вдруг вода забурлила: на водной глади появлялись пузырьки воздуха, громко лопаясь и отдавая серой. Я отступил. В голове щелкнуло, и я уже представлял себе обнаженную деву, которая выйдет из утренней пены и пропоет сладким голосом оду любви. Я замер в ожидании и каком-то сладостном предвкушении – наверное, так ждут смерти, опасаясь и одновременно наслаждаясь.
Сквозь морок водки, пива, коньяка и коктейлей Минаков попытался вспомнить, где он слышал этот отрывок раньше.
– Это же… Вот черт…
Да, он вспомнил. Он не просто слышал – он сам написал то, что читала Нина наизусть.
– Это же из моих «Рабов». Слово в слово. Как ты это запомнила?
– У меня хорошая память, – улыбнулась она широко. – Я знаю твой роман от первой до последней буквы.
Минаков взглянул в ее глаза изумленно и понял, что она не врет. Весь роман на память. Триста сорок три страницы.
Легкое беспокойство закралось в душу писателя.
– Сколько же раз нужно было прочитать его?..
– Один. Всего один раз. Я никогда не перечитываю. Я знаю на память все книги, которые прочла.