Публика постепенно редела, оставались лишь самые стойкие любители литературы, чьи организмы еще выдерживали третий день пьянства. Он искал рыжую деваху, которая в течение всего вечера кокетливо поглядывала в его сторону, прижимая к внушительной груди экземпляр «Рабов». Но рыжая, видимо, удовлетворилась автографом и покинула клуб. Сделать минет любимому писателю в этой дыре не считалось хорошим тоном.
Минаков выругался про себя и потянулся к очередной стопке, но его рука замерла на полпути.
За столиком напротив сидела худенькая блондинка в черной кофточке с блестками и черной же кожаной юбке, и эта блондинка не сводила с писателя глаз.
«Так-так-так, – немедленно заинтересовался Минаков. – Кто это тут у нас?»
В своей жизни он больше всего любил три вещи, и литература в тройку не входила. Еда, выпивка и женщины – вот что приносило ему удовольствие. Еда – жирная и острая. Выпивка – любая. И женщины тоже любые. Он не перебирал харчами.
Девушка за столиком напротив смотрела, не отрываясь, уцепившись за него зрачками, как гарпунами. Лицо узкое, скуластое, светлые прямые волосы обрезаны у костлявых ключиц. Минаков предпочитал барышень с формами, а блондинка была худой, даже чересчур, свободная ткань кофточки не выдавала никаких округлостей. Зато ее ноги были стройными и длинными, и поблизости не наблюдалось других красоток, готовых дать популярному автору.
– Прости, – прервал Минаков болтовню Рокотова. – Увидел знакомую, пойду пообщаюсь с ней.
– Ага, давай. У нас с Лерочкой через час поезд. Ты завтра уезжаешь, да? Ну тогда до следующего фестиваля. Давай на коня.
Минаков торопливо выпил и, поправляя волосы, направился к блондинке.
– Не помешаю?
Вблизи блондинка показалась старше – лет тридцати или около того. Ее глаза были карими, неожиданно темными. Обильно подведенные голубыми тенями, они выделялись на бледном лице.
– Понимаете, я там сидел с коллегами-графоманами, слушал их невыносимый поток сознания и мечтал увидеть хоть одного красивого человека. Понимаете, я три дня не видел ни одного красивого человека, и мое чувство прекрасного совсем исстрадалось. А тут появились вы. И я просто хотел поблагодарить вас. Честное слово, во мне бы что-то умерло, если бы не вы.
Минаков замолчал. Его речь не вызвала у девушки никаких эмоций. Если бы она не смотрела прямо на него, можно было бы подумать, что она его игнорирует. Минаков хотел уже извиниться и уйти, но тонкие губы блондинки дрогнули, и она широко улыбнулась. Будто чудесным образом ожила античная статуя. Улыбка писателю понравилась. Да и сама девица была бы ничего, если бы не бледность и перебор с тенями. Черты тонкие, брови красивой формы и нос. Она подошла бы на роль древнеримской богини. Не Венера, конечно, но вполне себе охотница Диана.
– Спасибо-спасибо. Рада, что спасла вас.
Она говорила быстро и негромко.
– Я был на волоске от смерти. Вы не представляете, какими ужасными могут быть братья по перу.
– Догадываюсь.
– Глеб Минаков.
Он протянул ей руку, она ответила скованным движением тонкой кисти. Улыбка держалась на ее губах, подбадривая его. Минаков поцеловал холодную, почти прозрачную кожу руки, отмечая, что его новая знакомая грызет ногти. Его это, впрочем, нисколько не покоробило. Он сам грыз ногти, работая над романом.
– Я знаю, кто вы.
«Это плюс», – подумал он самодовольно.
– А я вот, к своему стыду, вас не знаю.
– Нина.
– Очень красивое имя. Что ж, Нина, и каким образом мы с вами будем переходить на «ты»? Вино, коньяк?
– Предпочту коньяк.
– Прекрасно.
К тому времени, как официантка принесла бутылку «Арарата» и колу, литераторы освободили соседние столики, их место заняли обычные завсегдатаи клуба. Грянул оглушительно драм-энд-басс.
– Как тебе вечер? Впервые на фестивале?
– Нет. В прошлом году была здесь.
Она сделала неловкий жест кистью, словно отгоняла невидимую муху, и, застеснявшись собственной руки, потупилась.
– Ты местная? Как же я сразу не догадался! Только вблизи моря появляются такие нимфы.
Размягченный алкоголем, он изрекал недопустимые банальности, но не мог остановиться.
– Ты сама пишешь? Ставлю сотню, что ты поэтесса.
– Ошибся. Я медсестра.
– Одно другому не мешает.
– Но я не пишу. Я читаю.
– В наше время это редкость. Один читатель на легион писателей. За настоящего, чистого читателя!
Он выпил, не сводя с нее глаз, прощупывая ее: опьянела ли? Но она оставалась трезвой, скованной… и улыбчивой.
«Ладно-ладно», – он заново наполнил бокалы.
– Мой муж был писателем, – сказала она. Глаза ее погрустнели, затуманились, но через миг она вновь сверкала аккуратными зубками.
– Был? Он что…
Она нервно тряхнула волосами.
– Да, умер полтора года назад. Обширное кровоизлияние в мозг. Он был хирургом. Закончил оперировать пациента, сел на кушетку и умер.
– На самом деле нехудший вариант. Спасти кому-то жизнь и… – Минаков подумал, что пора сворачивать с этой темы, и спросил: – Как фамилия твоего мужа? Может быть, я читал его?
– Нет, – усмехнулась Нина. – Он не печатался. То, что он писал, было только для меня. Ну а ты женат?
Врать не имело смысла – его биография с указанным семейным статусом печаталась на обороте книги. Он и не соврал:
– В состоянии развода. Собственно, послезавтра идем в ЗАГС. Как говорится, все что ни делается…
Они допивали коньяк уже хорошими знакомыми, которым есть о чем поговорить.
Когда Глеб предложил прогуляться, она согласилась, но попросила подождать ее на улице. Он взял бокал пива и вывалился из клуба, расталкивая молодежь.