— Ну ты как вообще? — спросил я его, стоящего на госпитальном крыльце и оглядывающегося по сторонам.
Смотреть особо было не на что, поздний ноябрь всей своей бесконечной мерзостью навалился на Углегорск, засыпая мокрым, быстро тающим снегом грязные разбитые мостовые. Отвратительная картина, если честно, глянешь — и из дому выходить не хочется. Ну, разве что до шашлычной Шалвы Абуладзе, чтобы там забазироваться за столом в уголке и никуда уже не уходить. До весны как минимум.
— Да вроде нормально, — сказал Федька. — Опять же не без пользы — медсестричка там сексапильная, познакомился, получается.
— Тебе бы все одно, — лицемерно вздохнул я. — Милославский премию нам выписал, так что законно отметим твой выход.
— Если насчет премии не врешь и в шашлычку приглашаешь — то тем более нормально, — решительно заявил вообще редко унывающий Федька, продемонстрировав редкое совпадение взглядов на то, как хорошо и с пользой провести время.
— Как на духу, сама честность! — запротестовал я, стукнув себя кулаков в грудь для вящей экспрессии. — Оклад за полгода, Милославский подмахнул, и я свою уже получил. Кстати, чего это «приглашаю»? Ты что, финансово не участвуешь? Тебе премию тоже выписали. Нам выписали, я уточняю, не мне.
— Мне ж нельзя, я раненый, — решительно сказал он. — Это ты мне вроде как компенсацию за страдания выплачиваешь. Я тебя грудью и чем попало прикрыл, а ты меня теперь душевно благодаришь и руку жмешь. Ну и угощаешь, само собой.
— Не, ну ни стыда, ни совести, — вздохнул я. — Хорошо, подкину тебе по сиротству твоему.
— Во-во, — нисколько не смутившись, радостно закивал Федька. — Ты хоть на машине, или мне, раненому герою, кровь мешками лившему, пешком топать?
— Глаза разуй, — сказал я, указав на припаркованный у самых госпитальных ворот «тазик» — маленькую, но шуструю и проходимую немецкую амфибию «Швимваген».
— До общаги меня сперва, ага? — сразу последовал заказ.
— А я тебя туда в любом случае, у меня еще дела есть, — сказал я. — Недосуг мне тебя с визитами катать. Потом с Настей заедем, ближе к делу. Годится?
— Вполне, — кивнул он, — все равно от вас ничего другого не добьешься. А что вообще делается?
— А ничего, — абсолютно честно ответил я. — Даже Иван бездельем мается, по-моему, папка у Милославского, от него абсолютно никакой информации, хоть он и обещал что-нибудь рассказать.
Влез в машину Федька все же с трудом, нога явно гнулась плохо. Но влез.
— А ты спрашивал?
— Спрашивал, — кивнул я, прикрывая тент. — На второй день его перехватил на Ферме и спросил. Но он сказал, что пока не готов говорить, жди, сказал.
— А ты чего?
— Жду покуда, — пожал я плечами. — Что еще остается?
— А Иван говорит чего?
— Тоже молчит как партизан. Чего-то замышляют, похоже.
— Но хоть по делу мы сгоняли? — уточнил Федька.
— По моим впечатлениям — да, — честно ответил я. — Что-то они из этой папки зацепили.
Вообще я ожидал большего, если честно. Милославский, более чем настойчиво заманивая меня на работу к себе, обещал делиться информацией. Приз во всей этой истории для меня предполагался немалый — путь домой, обратно, так что хотелось быть в курсе и не хотелось быть использованным втемную.
Я воткнул первую скорость, нажал на педаль газа, и «Тазик», звонко рыкнув мотором, лихо сорвался с места.
— Ты вообще как себя чувствуешь? — спросил я Федьку. — На подвиги уже способен, или нет пока?
— Не то чтобы очень способен, но куда деваться? — поморщился он. — Ты же про машины, что в Порфирьевске стоят, говоришь?
— Про них. Зима на носу, скоро дороги завалит. Не весны же ждать. Река со дня на день вставать начнет.
— Это верно, — согласился Федька. — Уж до Порфирьевска точно никто чистить не будет. В общем, баранку вертеть смогу, если только мой «Блиц» за это время не скис. Ты его хоть заводил или плюнул на просьбы страдальца?
— Раз в три дня, как ты и просил, страдалец, — честно ответил я, заодно передав Федьке ключи от его грузовика.
Заводился федькин грузовик рычагом, открывавшим клапана баллонов со сжатым воздухом, но двери все равно ключом отпирались.
— Надо съездить, не хрен резину тянуть, — сказал Федька, убирая ключи в карман куртки. — Еще один «шнауцер» заведем, «кюбеля» на жесткую сцепку возьмем — и всех делов. А потом зимуем. Кстати, по зиме в Горсвете служба тяжелее становится, а вот чего у нас ожидается… как думаешь?