– Память хорошая, – засмеялась девушка. Она с сожалением сползла с кровати, запустила руку в спутанные кудри и принялась чесаться. – Понедельник, семь утра, отпуск не светит… На работу пора, дорогой, – покачивая бедрами, она поплыла в ванную. Но вскоре вернулась, встала в соблазнительную позу, демонстрируя все, что скрыто. – Надеюсь, в ближайшие дни ты не собираешься на рынок?
– Рынок? – оторопел Анджей.
– Интимных услуг, – Алька задрала нос и удалилась. Потом бродила по квартире неприступной королевой, совмещала чаепитие с одеванием, бормотала, что самый трудный год, как всегда, текущий, работа держится только на ней, пора найти богатого жениха и все бросить. Выйти замуж и потерпеть, увидеть Лондон и прослезиться, попасть в Париж и умереть…
Убаюканный монотонным гулом, Анджей впадал в оцепенение, пропустив прощальный поцелуй. Краски буйствовали перед глазами. Лязгающий карнавал. Вереница масок – гневных, шутовских, взволнованных. «Въезд Христа в Брюссель на Масленицу 1889 года» небезызвестного Джеймса Энсора. Христос среди хоругвей во главе ликующего маскарада, фараон в песках на колеснице… Он очнулся от лязга двери, спрыгнул с кровати. Проснулся страх. Недаром упомянута интуиция. Кольцо у горла медленно сжималось. Но куда бежать из родного дома? Тут он живет, творит. Картину вон рисует… Анджей подошел к мольберту, который Алька задвинула в угол, снял простыню.
Картина практически готова, остались штрихи. Зачем он это рисовал? Кто водил слабеющей от возлияний рукой? Он всматривался в собственное творение и чувствовал, как волосы шевелятся на затылке. «Ноктюрн. Корабль, терпящий бедствие»… Картина выходила сама по себе, без усилий, словно кто-то водил его рукой… Охваченное грозовым штормом море, беззащитный парусник на гребне волны, летящий на черную, окутанную дымкой скалу. Мощный ливень, застилающий небо, ураганный ветер рвет в клочья остатки парусов. Фок-мачта плавает в воде. По палубе носятся люди, матрос вылетает из «вороньего гнезда». Скалистый остров на дальнем плане, он, кажется, парит в воздухе… Решительно. Резко. Он помнил, как разбрызгивал, выдавливал краски на холст, будто абстрактный экспрессионист, а потом упоенно работал с мазками и пятнами – вдумчиво, медленно, тягуче растирая по холсту, пока из хаоса мазни не стало выявляться СОБЫТИЕ…
9 июля, больше недели назад, позвонили из банка «Миллениум», где имелся практически обнуленный счет, и с уважением поведали, что на этот самый счет поступили тридцать тысяч евро. Отправитель неизвестен. Заинтересует ли пана Раковского данная информация? Информация не могла не заинтересовать…
Он лихорадочно оделся. Не пить четыре дня – пора и честь знать. Половина восьмого – до встречи в Гайданском парке шесть с половиной часов. Он пойдет на встречу. Но как прожить эти долгие часы, чтобы не было страшно?
Анджей побрился, оделся, покопался в коробке с грязным бельем, отыскивая старые джинсы, где лежали скрученные купюры. Организация Альбрехта Ангерлинка, активно изживающая всё, что не является богоугодным (если не соврал), не выходила из головы. На улице было пустынно. Он зажал в кулаке банкноту, перебежал дорогу. Магазин на улице Войжека был закрыт. Пришлось тащиться полквартала к другому заведению. Район Стародворы, где жил Анджей, был не самой фешенебельной частью Бялоленки. Унылый, с однообразными панельными коробками – их возводили в начале пятидесятых, когда половина Варшавы еще лежала в руинах. За полвека в Стародворах ничего не изменилось. Публика здесь обитала не самая обеспеченная, было много безработных. Потребление алкоголя считалось нормой. Раковский пристроился в конец короткой очереди, настороженно осмотрелся. Магазин был тоже – не для самых привередливых посетителей. «Голдвассер», «Альпейску» и знаменитый польский «Чёпин» в подобных заведениях не продавали. Публика – сплошные «джентльмены». Дешевая «оковита» разлеталась, как стая голубей. Посетители неандертальского вида угрюмо пересчитывали центы, вполголоса что-то обсуждали (очевидно, жития святых и великомучеников). За Анджеем пристроился невысокий мужчина с пустым пакетом – рожица хитрая, оттопыренные уши.
– Вам, пан? – учтиво глянул продавец.
– Что-то доброе, – буркнул Анджей.
– Насколько доброе?
– Не зли меня, Збышек, – разозлился Раковский. – Говори, что есть.
– Знаю, – осенило продавца. – Только для вас, пан Анджей, – он жестом фокусника извлек из-под прилавка витую емкость. – Шотландское виски «Dewars». Девятнадцать евро. Двенадцать лет выдержки. Двенадцать лет! – возвысил голос продавец. – Вот это выдержка!
– Не бери, пан, за углом разливали, – поднял голову неандерталец.
– Знаю, – отмахнулся Анджей. – Элитный «Dewars» за девятнадцать евро… все равно давай, – он бросил на прилавок купюру.
– А мне зубровку, маленькую… – уже тянул мятую банкноту коротышка.
В бутылке действительно плескалось виски – примитивное, но не суррогат. Раковский сидел на кухне, тянул глоток за глотком, пытаясь заглушить страх. Поговорить не с кем. Алька на работе, к другу Павлу Айзику лучше не подступаться – рабочий день в разгаре, он очень занятой частный детектив. Может, жениться? Позвонить Алиции, сделать предложение. Посмотреть, как она облезет от удивления. Свить уютное гнездышко, сделать женщину, наконец, счастливой…
Глупые мысли не отвлекали. Будущее неумолимо приближалось – со скоростью шестьдесят минут в час. Зазвонил телефон.
Анджей мрачно посмотрел. Потом все же взял трубку и ответил.
– Пан Раковский? – как ни в чем не бывало осведомился мужчина.
– Весь внимание.
– Моя фамилия вам ни о чем не скажет. С вами хотят встретиться – по важному и неотложному делу. Скажем, в пять часов дня. За вами заедут. Только не делайте, пожалуйста, глупостей, – в голосе собеседника проскользнули веселые нотки. – Вам сделают небольшое, но интересное предложение.
– От которого я не смогу отказаться, – пробормотал Анджей.
– Сможете, пан Раковский. Но предложение действительно интересное. Проще согласиться, чем отказаться.
Абонент повесил трубку. Кожа покрывалась потом. Это не люди Ангерлинка. Те звонили вчера ночью и назначили встречу на два часа в Гайданском парке. Голос другой. А кто тогда? Он трезвел от страха. Алкоголь не спасал. Не следят ли за ним?
Анджей раздвинул шторы. В округе масса окон, но как проникнуть в пенаты живописца? Тюль имеет плотный рисунок. Он вздрогнул. Во дворе объявилась знакомая личность. Коротышка, стоявший за ним в очереди! Успел преобразиться: сменил несвежую майку на свежую рубашку, причесался, побрился. Он вывернул из-за угла, сжимая свернутую «Жечпосполита». Потащился к детскому городку, где уселся на лавочку и погрузился в изучение прессы. Трезвый, как стекло. Прочел последнюю страницу, пару раз ухмыльнулся. Поднялся, сунул прессу в урну, потащился вдоль дома.
Анджей поставил недопитое виски в холодильник, побежал под душ. Потом давился черным кофе, изгоняя алкоголь из организма. Идея не нова: конструкция радиотелефона позволяла запоминать входящие звонки. Не верилось, что абоненты согласны засветиться, но попытка не пытка. Увы, номер человека, предложившего «файв-о-клок», определению не поддался. Звонить могли с мобильного, из другого государства, из космоса. А вот предыдущий номер, как ни странно, высветился. Чудеса. Так и есть, два часа ночи, сутки – текущие. Обычный городской номер – звонили из респектабельного Средместья. Намекают, что можно с ними связаться? Ловушка? Помедлив, он набрал номер.
– Кто это? – спросил запыхавшийся женский голос. Минутой ранее его обладательница, как видно, вынимала гуся из духовки.