– Молли! Молли!
По коридору сломя голову мчались ребята. В конце коридора Молли разглядела тёмно-коричневое лицо Рокки, обрамлённое чёрными кудряшками. Он махал ей, поторапливая. Молли схватила зубную щётку и побежала в спальню, где вместе с ней жили ещё две девочки – Гизела и Синтия. Посреди коридора на неё налетели двое мальчишек – Роджер Фиббин и Гордон Бойлз. Они грубо оттолкнули её.
– Прочь с дороги, Беда!
– Проваливай, Лупоглазая!
– Скорее, Молли! – воскликнул Рокки, засовывая ноги в шлёпанцы. – Нельзя опять опаздывать! А то у Гадкинс истерика начнётся… И она подавится своей вставной челюстью! – весело добавил он и улыбнулся подруге, глядя, как она торопливо ищет пижаму. Рокки всегда умел подбодрить её. Он так хорошо её знает.
А начиналось это так.
* * *
И Молли, и Рокки попали в Хардвикский приют десять лет назад. Белая малышка и чёрный малыш.
Мисс Гадкинс нашла Молли в картонной коробке на крыльце приюта, а Рокки обнаружили в кузове от коляски на автостоянке позади Брайерсвилльского полицейского участка. Нашли его по чистой случайности – только потому, что он вопил во всю мочь и его услышали.
Мисс Гадкинс не любила младенцев. Эти крикливые мокрые вонючие существа вызывали у неё отвращение, а уж о том, чтобы менять им пелёнки, не могло быть и речи. Для ухода за Молли и Рокки она наняла миссис Тринкелбери – стеснительную вдову, которая и раньше помогала выхаживать младенцев-подкидышей. А миссис Тринкелбери всегда давала младенцам имена по той одежде или предметам, в которых их нашли, – например, Мозес Корзинс лежал в плетёной корзинке, а Лента Атлас была одета в ночную рубашечку с атласными лентами. Поэтому Молли и Рокки тоже получили экзотические имена.
Фамилия Молли – Мун – произошла от надписи «Шоколадный зефир, фабрика Муна», напечатанной розовыми и зелёными буквами на стенках её картонной колыбельки. А внутри коробки миссис Тринкелбери нашла леденцовую палочку «Лолли» и дала девочке имя Лолли Мун. Однако мисс Гадкинс отвергла имя Лолли, и малышка стала зваться Молли Мун.
А имя Рокки произошло от его красной коляски. На её откидном верхе было написано: «Пурпурный рокер Скарлет». Рокки был крепко сложен, тяжёл, как камушек, и на редкость спокоен. Безмятежность его происходила от мечтательности – однако она была совсем не такой, как у Молли. Та спала на ходу, пытаясь в грёзах укрыться от мрачной действительности, а Рокки словно размышлял над удивительным миром, который простирается вокруг. Даже в младенчестве он нередко лежал в своей колыбельке, задумавшись о чём-то и тихонько мурлыкая про себя. Глядя на привлекательное лицо малыша и слушая его низкий хрипловатый голос, миссис Тринкелбери говорила, что когда-нибудь он станет рок-звездой и будет петь дамам любовные песни. Поэтому она дала ему имя Рокки Скарлет, и оно очень ему подходило.
Миссис Тринкелбери не блистала умом, но сердце у неё было доброе. Маленьким Молли и Рокки повезло, что их вынянчила добрая старушка, потому что если бы они с младенчества попали к злющей мисс Гадкинс, то решили бы, что весь мир такой же плохой, как она, и сами выросли бы плохими. А миссис Тринкелбери качала их на толстой коленке, и они засыпали под её тихое пение. У неё они выучились доброте. А по ночам, если они спрашивали, почему их подкинули под чужую дверь, она отвечала, что они стали сиротами, потому что злой кукушонок вытолкнул их из гнёздышка. А потом она пела им колыбельную. Вот такую:
И, хоть иногда Молли и Рокки сердились на своих неведомых родителей за то, что те бросили их, песня доброй старушки успокаивала их.
Но миссис Тринкелбери больше не жила с ними в приюте. Как только Молли и Рокки выросли из пелёнок, её отослали прочь. Теперь она заходила только раз в неделю, чтобы прибраться и постирать. Молли и Рокки мечтали, чтобы в приют попали ещё младенцы-подкидыши и тогда миссис Тринкелбери вернулась бы, но этого никак не случалось. Иногда, бывало, поступали маленькие дети, но они уже умели ходить и говорить, и мисс Гадкинс назначала Молли и Рокки к ним в няньки. Самой маленькой девочке в приюте – Руби – уже исполнилось пять лет, и она давным-давно не нуждалась в пелёнках, даже по ночам.
* * *
Близилась ночь.
Вдалеке Молли услышала приглушённый скрежет – это часы с кукушкой в комнате мисс Гадкинс пробили шесть.
– Опять опоздали, – охнула Молли, хватая халат с крючка за дверью.
– Будет орать как ненормальная, – подхватил Рокки, и оба помчались по коридору. На бегу ребята умело огибали все препятствия, встречающиеся по дороге: они проделывали этот путь уже тысячи раз. Свернули за угол, скользя по натёртому линолеумному полу, и через три ступеньки поскакали вниз по лестнице. Тихонько, затаив дыхание, на цыпочках прокрались по квадратным каменным плиткам через вестибюль мимо телевизионной комнаты и направились к дубовой двери общего зала. Потом скользнули внутрь.
Вдоль обшитых дубом стен стояли навытяжку девять детей. Четверым из них ещё не было семи лет. Молли и Рокки пристроились в конец шеренги, рядом с двумя дружелюбными пятилетками по имени Руби и Джинкс. Они надеялись, что мисс Гадкинс ещё не добралась до их имён в списке. Молли скользнула взглядом по хмурым лицам ребят постарше, стоявших напротив. Самая противная девчонка в приюте, Гизела Хеккерсли, мстительно прищурила глаза. Гордон Бойлз провёл ребром ладони по горлу, будто ножом.
– Руби Эйбл! – зачитала мисс Гадкинс.
– Я, мисс Гадкинс, – пропищала маленькая Руби из-за плеча Молли.
– Гордон Бойлз!
– Здесь, мисс Гадкинс, – отозвался Гордон и скорчил Молли рожу.
– Джинкс Эймс!
Руби ткнула Джинкса в бок.
– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся он.
– Роджер Фиббин!
– Здесь, мисс Гадкинс, – буркнул высокий худощавый мальчишка, стоявший рядом с Гордоном, и злобно взглянул на Молли.
– Гизела Хеккерсли!
– Здесь, мисс Гадкинс.
Молли вздохнула с облегчением. Её имя было следующим.
– Джерри Оукли!
– Здесь, мисс Гадкинс, – откликнулся семилетний Джерри и сунул руку в карман, где рвалась на свободу маленькая ручная мышка.
– Синтия Редмон!
– Здесь, мисс Гадкинс, – ответила Синтия и подмигнула Молли.
Молли встревожилась: когда же назовут её имя?
– Крейг Редмон!
– Здесь, мисс Гадкинс, – проворчал брат-близнец Синтии. Мисс Гадкинс, похоже, забыла про Молли. Девочка порадовалась.
– Джемма Пейтел!
– Здесь, мисс Гадкинс.
– Рокки Скарлет!
– Здесь, – отозвался запыхавшийся Рокки.
Мисс Гадкинс захлопнула журнал.
– Как обычно, Молли Мун сегодня не пришла.
– Я уже здесь, мисс Гадкинс. – Молли не верила своим ушам. Значит, мисс Гадкинс нарочно назвала её имя в самом начале, чтобы подловить на опоздании.
– Сейчас уже не считается, – возразила мисс Гадкинс, кривя губы. – Сегодня вечером будешь мыть посуду. Эдна будет рада получить выходной.
От огорчения Молли крепко зажмурила глаза. Мысль о том, что сегодня с ней произойдёт нечто особенное, быстро тускнела. Похоже, этот вечер будет таким же, как и все остальные, полным неприятностей.
Своим чередом началась вечерняя служба. В это время было принято петь гимн и читать молитвы. Обычно раскатистый голос Рокки перекрывал все остальные, но сегодня он пел тихо, словно берёг дыхание. Молли надеялась, что зимой у него не будет бесконечных приступов астмы. И дальше вечер шёл как всегда, как проходили все триста шестьдесят пять вечеров в году.
Когда закончилась последняя молитва, прозвучал гонг к ужину, и распахнулась тяжёлая дверь в столовую. Мальчишки и девчонки поспешили к столу, откуда навстречу им тяжёлыми волнами накатывал запах протухшей рыбы. Ребята не раз видели эту рыбу в пластиковых ящиках, в переулке за кухонными дверями. По ней ползали жуки и мухи, и воняла она так, будто пролежала там по меньшей мере неделю. И все знали, что Эдна, приютская кухарка, наверняка опять запекла рыбу под толстым слоем жирного сырно-орехового соуса, чтобы отбить её гнилостный вкус. Этому приёму она научилась, когда служила на флоте.