– Есть ли какие-то теории о том, что означают эти скульптуры?
– Многие ученые задают себе этот вопрос, особенно по поводу женских статуэток. Некоторые говорят, что это девы, по образу матери Христа. Другие утверждают, что это жрицы. Точно ничего не известно. Самое большее, что мы можем, – предположить, что разгадку подскажут сравнения из области этнографии. Еще не так давно у сибирского народа тунгусов некоторые шаманы надевали костюм оленя для обрядов ясновидения или исцеления. По аналогии с современностью исследователи предполагают, что эти статуэтки могли также использоваться шаманами. Но не все с этим согласны.
Де Пальма помолчал несколько минут: в его голове возникло тревожное воспоминание. В свое время Кристина Отран опубликовала статью о загадочных символах граветтской и мадленской культур.
Это была большая работа. Она называлась «Время магов»!
– Папа, как ты думаешь, я могу вылечиться?
– Да, сын. Сильная воля побеждает все.
– Воля?! Что может воля против сумасшествия?
В начале осени у Тома уже был припадок. Тогда его отвезли в больницу и заперли в палату для буйных, чтобы он успокоился. Он плохо понимал, зачем это было нужно.
Почему его держат в этой палате?
Почему оставили одного?
Матрас на полу, поверх него – одеяло в красную и синюю клетку. Рядом – смешной плюшевый медведь, похожий на того, который в телепередаче улетает на облаке вместе с феей Пимпренель. Тома ненавидит музыку из этой передачи, потому что от этих звуков ему становится страшно.
Желтые стены слабо блестят в ровном свете неоновой лампы. В стенах палаты всего одно отверстие – полукруг, закрытый ярко-красной бумагой. В центре бумаги беловатая полоса – отражение лампы. Если смотреть снизу, это похоже на уличный знак «проход запрещен».
Тома пытается уснуть, но не в силах отвести взгляд от этого сигнала. Знак, за который никто не может пройти. Так жить невозможно.
Ему запрещают жить в том мире, который остался снаружи.
Отец объяснил ему, что означают дорожные указатели. Когда они идут вверх по проспекту Прадо, то устраивают игру: кто первый скажет, как называется знак, попавшийся навстречу? Знак «проход запрещен» пугает Тома больше всех указателей. Тома сказал об этом врачу, но тому было наплевать на это.
Через несколько дней после припадка Тома вышел из флигеля для буйных сумасшедших. Лицо у него было похоже на восковую свечку, а руки словно из мрамора – кожа прозрачная, а под ней серые вены.
У его матери не хватило мужества прийти навестить его. Мать больше его не любит.
– Папа, как ты думаешь, я могу вылечиться?
– Да, сын. Сильная воля побеждает все.
Папа сел на край кровати и погладил ему волосы своими сильными пальцами.
– Сегодня ночью я видел странный сон, – сказал Тома.
– Не расскажешь ли его мне? – попросил отец.
Тома тоже сел в кровати, оперся спиной о большую подушку. За стенами в ветвях больших дубов, растущих в парке, свистел ветер.
– Мне снилось, что я нахожусь возле огромного моря, на ровном песчаном берегу, где росло несколько тощих деревьев… Еще там росла тонкая золотистая трава… Было холодно. Утесы выглядели гладкими. В центре песчаного пляжа голый человек раздувал огромный костер. Я подошел к этому человеку. Он сначала улыбнулся мне, а потом ударил, очень сильно. Я упал, и моя душа отделилась от тела.
Тома опустил голову. Большая уродливая морщина пересекает его лоб. Отец берет за руку и сжимает ее, чтобы успокоить.
– Тогда голый человек разрубил на куски мое тело и бросил обрубки в огонь. Мое тело вспыхнуло, затрещало в огне, большой столб черного дыма поднялся к небу. А потом этот человек сказал мне: «Теперь ты стал пылью. Можешь ты сосчитать эту пыль? Можешь ты сосчитать части своего тела и ощупать свою плоть?» Тогда подул ветер, и пепел костра разлетелся по траве.
– Твое тело улетело вместе с дымом! – удивился отец, и его глаза широко раскрылись.
– Да. А потом человек начал петь и танцевать среди пепла. От его движений поднялся вихрь, частицы пепла собрались вместе, и из них снова сложилось мое тело. Не было только головы. Мне снилось, что вместо нее возник высохший череп, который голый человек держал в руках. Он снова нарастил на черепе мясо, а потом вырвал из нее мои глаза и заменил их глазами птицы, живущей на утесах.
– Птицы, живущей на утесах? – изумился отец.
– Тот человек сам сказал мне об этом! А потом добавил: «Теперь ты будешь видеть истинную суть всех вещей».
– А что было после этого?
– Он проколол мне барабанные перепонки и сказал: «Теперь ты будешь понимать язык всех животных и всех растений».
4
Центральная тюрьма города Клерво
4 декабря
Раздался звонок. Этот звук вылетел из мастерских и разбился о наружные стены тюрьмы. Хмурый и холодный рабочий день закончился.
Тома Отран просунул обе ладони между прутьями решетки и окинул взглядом мышцы рук, которые напряглись под тонкой и гладкой кожей. Он несколько раз сжал кулаки, а потом рывком расправил мощные пальцы. В последнее время он увеличил время своих занятий гимнастикой. Теперь он каждый день три часа отжимался и подтягивался в камере и еще два часа упражнялся в спортзале.
По другую сторону огромной тюрьмы расстилалась покрытая инеем сельская местность. Отран долго и внимательно смотрел на поля, возвышавшиеся над дорогой. Он провел в заключении уже шесть лет. Терпел ледяной холод по утрам; работал в мастерских, делая тряпичные туфли или разбирая на части электросхемы. Тюремный двор был огорожен стенами, и стояли наблюдательные вышки, похожие на капитанские мостики. На вышках виднелись грубые силуэты охранников со снайперскими винтовками.
Сейчас тюремный двор был пуст. В центре главной аллеи стоял маленький памятник мученикам тюрьмы Клерво – надзирателю Ги Жирардо и медсестре Николь Конт, которых убили заключенные Клод Бюффе и Роже Бонтан во время захвата заложников в мае 1972 года.
Из тюрьмы Клерво убежать было невозможно. Отсюда никто никогда не убегал. Такая это тюрьма.
Внезапно окошко в двери камеры открылось.
– Тома Отран, в читальный зал!
– Да.
В центральной тюрьме двери камер не запирали, и заключенные могли ходить по ней куда и когда хотели. Для большинства из них наказание должно было продолжаться всю жизнь. Но Отран был под особым наблюдением. Такая отметка в документах пугала надзирателей. Отран сам попросил, чтобы его камеру закрывали на замок. Пусть он будет заперт, замурован в холодном одиночестве. Все шесть лет, что он находился в центральной тюрьме, он ходил в читальный зал – каждый день, в одно и то же время. Это был единственный путь бежать от тюремной жизни! Книги открывали ему огромный мир, который был больше, чем сто материков.
Один за другим защелкали замки, и в проеме двери, на белом фоне, возник силуэт охранника – белобрысого парня, не умевшего носить мундир.
– Ты идешь, Отран?
– Да.
В читальном зале стояло много столов из огнеупорного пластика; их отделяли один от другого стеллажи с книгами. На этой неделе тюремная больница организовала здесь маленькую выставку, посвященную СПИДу: несколько плакатов по поводу его профилактики, один или два журнала с информацией. В каждом углу зала стояла корзина с презервативами. Мартини, заключенный из 18-й камеры, взял их целую горсть и засунул в карман штанов.
– Что ты с ними будешь делать? – заорал Жиль, пожизненный заключенный, которого главный врач постоянно пичкал успокоительными.
– Надену, когда буду трахать тебя в ж…у, педик!
Жиль замахнулся на него кулаком, а кулак этот был похож на кувалду.
– Тихо, Жиль! – крикнул охранник и поднял руки, призывая к спокойствию. – А ты, Мартини, убирайся обратно в камеру!
– Все нормально, начальник.