Ступая в лифт за звероподобным телохранителем (в этом доме лифты работают круглосуточно), он втихомолку ухмыльнулся. Удивится сейчас Верка. На шею бросится. Любит она своего папика – не может не любить. Всегда встречает с распростертыми ногами. Дрессировке поддается – уже научилась газету приносить. Осталось тапки научить подавать… Предупредил утром, когда мурлыкала, почесывая ему спинку, что, возможно, не вернется вечером. Поездка намечалась – в Тараканский бор, навестить одного влиятельного «медвежонка» на бывшей госдаче. В баньке попариться, девчат помять, тайны частного порядка обсудить. Не срослось, однако, у «медвежонка» – сынок по пьяни сбил пешехода, вот и потребовалось срочное вмешательство папани – объяснять тупым ментам, что КПЗ (или как там его – ИВС?) – не место для порядочных людей. Звонил, умолял простить и отложить рандеву до завтра – «мол, сегодня я этого остолопа домой доставлю и как следует высеку, дабы неповадно было впредь…»
Накрылась, словом, поездка. Простим, причина уважительная. А потом этот жмур со своим рестораном: предлагаю встретиться, Геннадий Тимофеевич. Тема есть занятная. Ну и как, встретился? Занятная тема?
Выходя из лифта, он опять ощутил беспокойство. Сильное. Мельком глянул на белобрысого охранника по кличке Лом, карабкающегося по лестнице (он всегда параллельно лифту бегает и всегда не успевает), на Ракиту, сопящего в затылок. Есть у бугаев недостатки. Но личной преданностью просто умиляют. С этими парнями хоть в преисподнюю…
Одного поставил слева от двери, другого справа, осторожно вставил ключ, за ним другой – вошел в окутанную полумраком прихожую. И все внезапно понял – будто саблей по голове хлестнуло! Звуки из глубины квартиры! Дух чужой! Рванулся, ослепленный яростью, оттолкнув Ракиту, сбил фарфоровую статуэтку – бессмысленный подарок одного японского дельца, в бешенстве рванул дверь в спальню – влетел, сверкая очами…
Женский визг, испуганные мужские хрюки, кто-то звук издал непристойный, однако ко времени, когда распространился удушающий аромат, все уже кончилось. Как в воду глядел! В супружеской кровати веселье полным ходом. Голый сосед из квартиры напротив, то ли ингуш, то ли дагестанец, жена родная, не более одетая. Отшатнулись друг от дружки, Верка визжит благим матом: «Гена, Геша, Гешечка-а-а!!!», одеяло натягивает по самые ноздри, сосед с кровати сполз, глаза от страха пучит, одной рукой балду свою закрывает, другой штаны на полу нашаривает… Ярость окончательно замутила рассудок. Охрана благоразумно осталась за пределами – ну уж хрен, в семейные разборки не полезем… Он взлетел с ботинками на кровать, едва соображая, что творит, отдавил там Верке что-то, спрыгнул с обратной стороны. Соседушка бормочет, штаны на причиндал повесил, как на крючок, подняться норовит. Обида жуткая душила – да как же так? Кормил ее, сволоту, поил, пригрел на своей груди. Обида и сотворила злую шутку. Схватил чернявого засранца за горло (не борец, худоба хренова…), швырнул что есть мочи на подоконник.
– Пастой, сосэд, давай пагаварим, не так ты понял, да?.. – прокаркал этот южный зяблик, чем и доконал бесповоротно. Ах, мы, оказывается, в шашки играли! Он сам не понял, откуда столько силы взялось в руках. Ненависть подкинула? Схватил этого ублюдка за противоположные конечности, встряхнул, чтобы не дергался, и швырнул тяжело в окно…
Словно петарда хлопнула. Звон стекла, треск разбитой рамы – окна как не бывало. Болтая конечностями, тело перелетело подоконник и с ревом ушло в полет! Шлепок об асфальт. Тишина оглушительная. Долгая. Ветер в разбитое окно.
– Ну, вы и отчудили, шеф, – кашлянул с порога охранник. – Что это на вас наш…
Он резко повернулся, и охранник прикусил язык. Сообразил, что дыра в иной мир еще не закрылась.
– Лом, Ракита, – резко бросил шеф, – пулей вниз и быстро подобрать. И чтобы все чисто было.
Ребята понятливые, со жмурьем на «ты». Живо умчались, обгоняя друг дружку. Весь подъезд разбудят, идиоты… Ярость еще не выдулась из головы. Он медленно повернулся к лежащей на кровати женщине. Вероятно, взгляд был тот еще.
– Геша, Гешенька, не надо… – Умирающая от страха изменница сучила ножонками по простыне, взбираясь с одеялом на стену. Он шагнул вперед, сдернул одеяло, отшвырнул. Хороша, зараза… В первый удар вложил полсилы – для разминки. Отчаянный визг хорошо возбудил. Кровь хлынула в голову. Он запрыгнул в ботинках на кровать, начал бить с азартом, энергично, задушевно – ногами, со всего размаха…
19 апреля, понедельник
Серьезных изменений в природе не происходило. Припозднилась в этот год ласковая весна с дружным таянием снегов. Отворив подъездную дверь, Максимов сделал неосторожный шаг, прокатился по свежему ледку и, не успев обрести баланс, загремел со ступеней. Рановато, видимо, на пляж…
Ступеней, на удачу, было всего две. Полежав и придя к неутешительному выводу, что начало дня явно не состоялось (как встретишь, так и проведешь), он медленно поднялся, потирая отбитую коленку, осмотрел крыльцо. Неплохая «катушка». Вечером тепло было, с ночи подморозило и вот, пожалуйста: лучший друг сломанных конечностей – гололед. А дворник Гриша еще не проснулся. Он не жаворонок – спросонья за лопату…
Свидетелем позора была старушка из второго подъезда, передвигающаяся по двору мелкой поступью, и какая-то незнакомая иномарка с тонированными стеклами.
– Поосторожнее надо, Константин Андреевич, – пожалела упавшего старушка.
– Поздно, баб Дунь, – вздохнул Максимов. – Дело сделано.
Не воротишь. С мыслью, что давно пора прижать Гришу к загаженной подъездной батарее и хорошенько пересчитать прокуренные зубы, Максимов побрел вдоль дома. Коленка противно стонала. Замечательно началась неделя.
– Константин Андреевич? – Из иномарки с тонированными стеклами выбрался субъект без шапки – в сером кожаном плаще. Пострижен, чистый, глазки цепляющие. «Чего бы такого сказать? – мимоходом подумал Максимов. – Чтобы отстали – раз и навсегда?»
Давно он что-то не прикасался к благодати.
– В чем проблема, уважаемый? – Нетвердый шаг пришлось сбавить, но совсем останавливаться он не стал, хотя и начал подозревать, что придется.
– Хотелось бы поговорить…
Тон у незнакомца был откровенно вкрадчивый. А глазки продирали череп – аж до затылка. Но это не мешало ему виновато улыбаться.
– Сколько вас там в машине? – Максимов остановился и опасливо покосился на невзрачный транспорт. Выйдут хорошо натасканные ребята, по затылку двинут – кому потом докажешь, что опоздал на работу по уважительной причине?
– Никого, – улыбнулся незнакомец. – Я один. Не люблю разговаривать сам с собой. Извините, что отрываю вас от поездки на работу. Не хотелось бы приходить к вам в офис. Я, видите ли, работаю в специальном ведомстве…
«Сгинь, – тоскливо подумал Максимов, – как большой глюк».
– Не слепой, – пробормотал он вслух. – Вижу, что в специальном. А в каком, если не секрет? Опричнина? Преображенский приказ? Тайная канцелярия? Третье отделение Бенкендорфа?
Незнакомец не обиделся – жестом пригласил в салон. Там действительно никого не было. Из магнитолы приглушенно звучал скрипичный концерт Рахманинова. Для проформы включил? Или тонкий ценитель? И вообще довольно странно. Человек без дураков трудится в спецслужбе (разумеется, в ФСБ), но зачем ему тогда просительный тон и виноватая улыбка? «Значит, посадят не сразу, – догадался проницательный сыщик. – Для начала что-нибудь предложат. Работу, например, которую самим делать противно».
Незнакомец сидел за рулем, опершись локтями в баранку, и явно не знал, с чего начать. Курил «Давидова», после каждой затяжки тряся сигарету над пепельницей. С каких это пор работники спецслужб не знают, с чего начать?