– Подойдите ближе ко мне, сыновья!
Кемаль и Мехмет послушно приблизились, остановившись у самого края постели. Ящерка, испугавшись, стремительно кинулась прочь и спряталась в складке полога.
Шейх положил руки на крышку шкатулки, как кладут их на голову любимого сына, желая его благословить, и наконец с явной неохотой открыл ларец.
Сыновья нагнулись, едва не столкнувшись лбами, вгляделись в открытую шкатулку – и едва сумели сдержать вздох разочарования.
Они надеялись увидеть груду драгоценных камней, груду самоцветов, сверкающих всеми цветами радуги, – смарагдов, зеленых, как свежая трава, огненных лалов, желтых и синих сапфиров, дымчатых топазов… или, на худой конец, груду золотых монет – пиастров, цехинов, тяжелых дублонов…
Они надеялись, что отцовская шкатулка позволит им поправить дела рода, купить сильных молодых верблюдов, дорогое оружие, красивых рабынь…
Но вместо дорогих каменьев и золотых монет в шкатулке лежал старый кинжал с простой рукоятью, покрытой загадочными узорами. И рядом с ним – такие же простые ножны.
Братья недоуменно переглянулись – вряд ли стоило хранить такой кинжал в заветной шкатулке. Да они сами носили на поясе более дорогое оружие, с отделанными золотом и перламутром рукоятями!
– Вы разочарованы, дети мои? – насмешливо проговорил шейх. – Я вижу, вы ждали чего-то другого!
– Это не так, отец… – запротестовал Кемаль, а Мехмет только сверкнул глазами.
– Я открою вам великую тайну! – прошелестел шейх тихим, слабым голосом. – Тайну, которую наш род хранит долгие века. Этот кинжал – великая святыня, наследие королей давнего прошлого. В самом кинжале и в его ножнах таится огромная сила. Древние короли, владевшие половиной мира, использовали этот кинжал только для священных церемоний. Кинжал воплощает в себе светлое могущество, мужское начало. Его выковали для древних королей кузнецы северного народа, и в нем заключена власть над Севером. В ножнах же воплощено женское начало, его сила и плодородие. Эти ножны изготовили мастерицы Востока, и они передали ножны древним королям вместе с властью над Востоком. Но, только вложив кинжал в ножны великим ритуалом творения, древним ритуалом продления рода, можно подчинить своей власти все народы мира…
– Так что же выходит, отец, – проговорил недоверчиво нетерпеливый Мехмет. – Выходит, что вы – наследник древних владык, вы храните у себя под подушкой ключи от власти над миром? Что же тогда мы так бедно живем, что же мы кочуем по безлюдным, пустынным местам, как последние нищие?
– Замолчи, непочтительный сын! – Шейх сверкнул глазами, как будто к нему вернулись прежние силы. – Наш род – не род королей, святыня – не наша собственность, она лишь доверена нам на хранение. Своей преданностью, своей верностью древним владыкам заслужили мы эту великую честь. Мы – не короли, но и не простые кочевники, мы – слуги священного оружия, его хранители! Ты не дослушал меня, сын, а между тем я еще многое должен сказать, пока смерть не забрала меня в свои чертоги!
Он перевел дыхание. Лицо старика еще больше побледнело, грудь поднималась тяжело и неровно.
– Потому мы и таимся в этих забытых Богом местах, чтобы священное оружие не попало в чужие руки! Я сказал вам, что, вложив кинжал в ножны во время священного ритуала, можно обрести великую власть. Но это может сделать только потомок древних королей. Если же это совершит случайный человек, а также если не соблюсти в точности ритуал – последствия будут ужасны, все народы мира ждет тогда страшный конец! Так вот, сыновья мои, нынче ночью я видел сон, вещий сон…
Шейх снова прикрыл глаза, словно его утомлял дневной свет, но на этот раз он не замолчал, он продолжал говорить, должно быть, боясь, что не успеет закончить, не успеет сообщить сыновьям свою последнюю волю.
– В этом сне ко мне явился последний из древних королей и сказал мне, что некие нечестивые люди охотятся за священным кинжалом. До сих пор наш род благополучно хранил доверенную ему тайну, выполняя завет королей, но так будет не всегда. И вот, чтобы уберечь мир от страшной беды, древний король приказал разделить святыню. После моей смерти ты, Кемаль, возьмешь себе священный кинжал и будешь по-прежнему кочевать в этих местах. Ты же, Мехмет, возьмешь ножны, половину людей и половину стад и отправишься с ними на восток. Там, далеко за горами, есть безопасные места, где ты сможешь сберечь свою часть святыни…
Шейх замолчал, и сыновья подумали, что он уже отошел в чертоги смерти. Но вдруг лицо его дрогнуло и порозовело, старик приподнялся и воскликнул:
– Поклянитесь, что выполните мою последнюю волю! Выполните ее в точности! Поклянитесь перед моим смертным одром на самой большой святыне этого мира – на оружии древних королей!
И сыновья шейха поклялись.
Еще не опустилось солнце за горизонт, как шейх Абдалла отошел в вечные чертоги смерти.
Братья похоронили его по обычаю предков, закололи черного барана и устроили поминальную трапезу. А уже на рассвете нетерпеливый Мехмет, отсчитав половину овец и верблюдов, собрав половину рода, спрятал на груди древние ножны, вскочил на вороного отцовского коня и двинулся на восход солнца.
Степан подошел к двери своей квартиры, достал ключи, но прежде чем вставить ключ в замочную скважину, настороженно оглянулся. Всю дорогу ему казалось, что кто-то идет за ним по пятам, кто-то смотрит ему в спину пристально и неотступно.
Разумеется, на лестнице никого не было.
Степан перевел дыхание, открыл скрипучую дверь, вошел в темную прихожую.
Он жил в двухкомнатной квартире, занимая в ней одну комнату. Во второй обитала тихая старуха, отзывавшаяся на удивительное отчество Африкановна.
Степан мечтал, что со временем вторая комната естественным образом освободится и он заживет в отдельной квартире. Хотя, надо признаться, Африкановна Степану совершенно не мешала, из своей комнатки выходила только в сумерках, как будто была ночным животным, тихонько варила еду в маленькой алюминиевой кастрюлечке, бормоча при этом что-то себе под нос.
Степан думал, что она молится, но как-то, прислушавшись к тихому бормотанию, разобрал слова советской песни:
«Мы с железным конем все поля обойдем, уберем, и посеем, и вспашем…»
Как-то Степану понадобилась соль, и он неохотно постучал в дверь соседки.
Африкановна не отозвалась, тогда он толкнул ее дверь, заглянул внутрь.
Соседка сидела в углу комнаты. На стене над ней было развешено то, что Степан сперва принял за иконостас. Однако, приглядевшись внимательнее, он разглядел пожелтевшие вырезки из старых советских газет и фотографии каких-то людей в военной форме устаревшего образца и в рабочих спецовках, некоторые из них показались Степану смутно знакомыми. Среди них то и дело попадалась некрасивая молодая женщина в косо завязанной косынке, в которой он с немалым удивлением узнал черты Африкановны.
И вот теперь, с удивившей его самого робостью, Степан проскользнул мимо двери соседки, открыл дверь в свою комнату, вошел внутрь и наконец перевел дыхание.
Он был дома, он был один, он был в безопасности.
– Здравствуй, Степа! – раздался вдруг из глубины комнаты низкий насмешливый голос.
Степан шарахнулся обратно к двери, споткнулся о половик, едва не упав, сохранил равновесие, дернул на себя ручку двери, но тот же насмешливый голос остановил его:
– Ты чего такой нервный? Заходи, будь как дома!
Степан остановился, опустил руки, развернулся.
Комната была погружена в полумрак, и в дальнем углу, в старом продавленном кресле, темнела человеческая фигура.
– Ты, что ли, Штандартен? – проговорил Степан настороженно.