Убить после смерти - Данилюк Семён Александрович

Семен Данилюк

Убить после смерти

«…смерть убирает человека тогда, когда всё, и дурное и хорошее, что могла получить от него жизнь, – получено, мера дел его исполнена, и лицо его ясно перед Богом»

Михаил Арцыбашев

Эпизод 1. Апрель 2002 года. Калуга

Наблюдать за купающимся в апрельской луже воробьишкой было забавно.

Он мотал головой с победно задранным клювиком, елозил брюшком в мутной жиже, трепыхал мокрыми крылышками и, оттягивая удовольствие, поглядывал на рябиновую ветку в подтаявшем льду. Восторженное создание, намерзшееся за долгую, полную тревог зиму, настолько разморилось под мягкими солнечными лучами, что утратило привычное чувство опасности, и совершенно не замечало подкрадывающегося матерого кота. Единственный желтый глаз хищника горел предвкушением, – он уже вышел на дистанцию прыжка.

Мне стало жаль бедного недотепу, обреченного погибнуть на пороге выстраданной им весны. Не удержавшись, я легонько дунул.

У воробья взъерошились перья. У кота дыбом поднялась шерсть. Оба принялись обеспокоенно вглядываться в стылый воздух. В следующее мгновение воробьишко заметил опасность и взмыл вверх перед носом замешкавшегося охотника. Лишенный добычи кот негодующе фыркнул и удалился с видом оскорбленного достоинства.

– Опять ты вмешиваешься в естественный ход событий, – послышался укоризненный голос Анхэ. Вот уж кто непревзойден в искусстве подкрадываться. – А что если поблизости оказался бы не я, а суперконтролер? Ведь имеешь несколько замечаний, в том числе занесенное на голограмму.

– Жалко стало, – виновато пробормотал я, понимая, что Анхэ как всегда прав.

– Единственная реализация жалости, на которую нам дано право, – охрана своего поднадзорного, до тех пор, пока он сам не сойдет с предначертанного пути, – бесстрастно отчеканил Анхэ. Это у него здорово получалось, – накрепко запоминать инструкции. А я вот на экзаменах вроде помню, а в жизни – как-то упускаю.

При виде моего уныния Анхэ смягчился.

– Мне надо срочно отбыть в Доминикану. Идет ураган «Катрина» и назревает угроза тамошнему поднадзорному, – сообщил он с досадой. – Ведь что обидно: все равно через семь месяцев ему суждено умереть от рака желудка. Казалось, какая разница? Еще и тяжких мучений избежал бы. Так нет, тащи до близкого предела, – судьба, видишь ли! Впрочем тут же взбодрился. – Ничего, как там у смертных? Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Превозможем! В нашем цеху Анхэ слыл выдающимся виртуозом-многостаночником. Он даже выступил с почином – с целью экономии ангельских ресурсов надзирать одновременно за несколькими десятками душ в разных концах земного шара. Вверенные души он именовал не иначе как «поднадзорные». Подчеркивая тем главную, по его мнению, миссию ангела-хранителя.

В случае успешного завершения эксперимента его планировали выдвинуть на Архангела. И надо признать, Анхэ и впрямь поспевал всюду, – за всё время ни единого прокола. Не то, что у меня, – и за одним-единственным-то не доглядишь.

– Тебе придется в моё отсутствие присмотреть за моей здешней поднадзорной. Сумеешь? – вопросил Анхэ со строгостью. Мне уже доводилось подстраховывать его в частых отлучках.

Но в этот раз я отчего-то перетрусил.

– А вдруг мой хранимый и твоя решат провести вечер порознь? Ведь «заказ» на его убийство никто не отменял.

– До утра они будут вместе, – снисходительно успокоил Анхэ. – А если даже разъедутся на час-другой, то я провидел, – твоему сегодня ничто не угрожает. Главное, не упустить мою. Вот с ней, сам знаешь, не в порядке. В случае преждевременных родов грозит смерть. Так как, можно на тебя положиться?

Не отказывать же в пустяке. Конечно, я согласился. Тем более, присматривать за очаровательной Ксюшей было очень приятно.

– К утру вернусь, – заверил меня Анхэ, готовясь удалиться. Но вдруг нахмурился, озабоченный. – Все-таки, Анхель, твоё разгильдяйство добром не кончится. Чувствую, подведешь и себя, и меня. Пока ты воробьишку спасал, опять проворонил поднадзорных.

В самом деле джипа во дворе коттеджа уже не было.

– Сейчас верну, – смущенно заверил я.

– И когда у тебя наконец прибавится ответственности? – посетовал Анхэ. – Как только меня поднимут в высшие сферы, похлопочу, чтоб и тебя с земли убрали. Я всегда утверждал: чрезмерное вникание в жизнь смертного контингента пагубно влияет на неокрепшие создания. Последнее донеслось издалека.

Наверное, Анхэ и здесь прав.

… – Черт! – едва отъехав от загородного коттеджа, Павел Игумнов с силой надавил на тормоз, отчего сидящая рядом Ксюша чуть не боднула лбом массивное лобовое стекло. – Вот видишь, из-за твоих душеспасительных бесед Пирата забыли!

Он круто, прямо по целине, принялся разворачиваться. Но, глянув в зеркало заднего вида, лишь приоткрыл дверцу машины, – забытый котяра дул во всю прыть вслед за бросившими его хозяевами.

Жесткое лицо Игумнова при виде любимца расслабилось, – одноглазый Пират походил на самого Павла. Такой же битый-перебитый в бесчисленных схватках. Такой же независимый и неуступчивый. Впрыгнув в машину, Пират демонстративно уклонился от Ксюшиной ладони, пролез на заднее сиденье и там забился в угол, недовольно фырча, – пренебрежения к своей персоне он не прощал.

– Обиделся, хохотульный котяра, – констатировал Павел. Он нажал на газ, потянулся включить музыку, но попытка уклониться от разговора не удалась, – рука Ксюши загородила панель магнитолы.

– Давай хоть раз в жизни договорим до конца, – потребовала она.

Павел кротко выдохнул, уступая, но и выказывая тем, что мера отпущенного ему добродушия близка к переполнению.

– Ничего, я дольше терплю, – не отступилась Ксюша. – И, между прочим, вместе с тобой под смертью хожу. Так что имею право голоса.

Павел потупился, – возразить было нечего. В последний год находиться рядом с ним стало не просто рискованно. Это превратилось в экстрим.

Ксюша почувствовала смущение мужа.

– Сколько можно кликать смерть, Игумнов? – в голосе ее появился непривычный напор. – Вспомни последнее покушение. Эту кошмарную перестрелку. Ведь чудом остался в живых!

«В самом деле, – чудом», – мысленно согласился я. В тот день я не удержался, – позволил себе самовольную отлучку. Как-то разом созрели абрикосы в харьковщине. В Изюме, Купянске, Чугуеве они свисали через заборы, шлепались в дорожную пыль, лопались и растекались. Воздух сделался так густ, что в нем можно было купаться, будто в сиропе. Хотелось бесконечно парить и кувыркаться. Единственно, что мешало получить полное блаженство, – невозможность обонять и ощущать то душистое благоухание, о котором говорили все вокруг. Запахи и вкус нам, увы, недоступны. Громкий вопль Ксюши с трудом пробился через тысячу километров и вернул меня к действительности как раз в тот момент, когда на моего хранимого уже напали прямо возле входа на Лужский стеклозавод. Нападавших было двое. И стрелять они начали с десяти метров, так что Павел успел оттолкнуть Ксюшу к заводской проходной, выхватить револьвер, который в последнее время постоянно носил при себе, и выстрелить в того, что был ближе, сбив его на бегу пулей. Но в следующее мгновение пуля в живот опрокинула на асфальт самого Павла. Не обращая внимания на рухнувшего подельника, киллер добежал до беспомощной жертвы, выстрелил в грудь, затем, торопясь, приставил пистолет к виску.

Вот тут-то я и подоспел.

– Даже сейчас как вспомню, так плющит, – Ксюшу и впрямь перетряхнуло от воспоминания. – Ведь это один случай на тысячу, чтоб при контрольном выстреле у убийцы заклинило оружие. – Вот видишь, значит, судьба играет на моей стороне, – попытался отшутиться Павел.

– Но не вечно же! Нельзя испытывать ее на излом. В конце концов и у твоей везучести есть предел. Устанет мучиться ангел-хранитель и бросит. Помяни моё слово, – бросит! И то удивляюсь, сколько в нем терпения. – Опять ты в свою поповщину ударилась, – пробурчал Павел. Не очень, впрочем, уверенно. События последнего года кого хошь убедят в существовании потусторонних сил. – И потом давай откровенно, – Ксюша решилась отступиться от обычной деликатности. – Надо же хоть чуть-чуть соизмерять свои желания с реальной жизнью. Допустим, в конце девяностых вам повезло за небешено дорого отхватить стеклозавод.