Услышав про сюрприз, Ксюша заново затаилась, – чем-чем, а этим была накормлена досыта.
Машина меж тем проскочила через центр города, по Кирова, свернула в Алтынный переулок, и подъехала к автоматическим воротам перед их таунхаусом.
– Чего не заезжаешь? – Ксюша насторожилась.
– Да у меня еще встреча намечена, – с чрезмерной скорбностью отреагировал муж. – Дела, понимаешь.
У Ксюши заныло сердце.
– Опять? – выдохнула она.
– Что «опять»? Что ты снова-здорово себе напридумывала?! – взгляд мужа шкодливо заметался. – Слушаешь всяких дур. Сказано же, – деловая встреча! За два-три часа обернусь.
Врать он не умел совершенно. Да раньше и не врал. Потому при виде его притворной обиды Ксюше сделалось нехорошо.
О том, что у мужа появилась какая-то пассия, она начала догадываться месяца через два после выписки его из больницы. Сначала, как водится, по липким намекам подружек. А затем, присмотревшись, и сама заметила. Как-то он обронил: «Ты бы за собой, что ли, следила. Забыла, когда последний раз маникюр делала?». Она поняла: «У той маникюр безупречный». И завыла от обиды, – ногти начали слоиться после бесконечных перекисей, которыми протирала его в больнице.
С тех пор в их отношениях возникла трещинка. Ксюше даже казалось, будто через эту трещинку стала понемногу вытекать ее любовь к мужу, прежде – безграничная.
– Чего тебе не ймется?! – с деланной горячностью выкрикнул Павел. – Живешь без отказа. И на тебе! С жиру, что ли, бесишься? Да любая другая счастлива была бы на твоем месте на всем готовом! – Вот пусть другая и будет, – в сердцах выпалила Ксюша. Заметила, как поджал губы самолюбивый муж. Но остановиться уже не захотела. Слишком накипело. – Знаешь, Игумнов, если думаешь, что на веки вечные купил меня, то – отдохни от этой мысли. Я за тебя замуж не за деньги пошла, а по любви. По любви и уйду, если что. Вместе с ребенком. Так и знай!
Она отстегнула ремень. Потянулась за сумочкой. Павел ухватил ее за плечо.
– Полно, горячка! Я чего решил! Уедем на днях отсюда. На мою родину, в Туапсе. На месте материнской халабуды коттедж поднимем. Катер морской купим, – можем теперь себе позволить. Я уж с дружками детства связался, чтоб местечко в бизнесе приглядели. По миру покатаемся. Ты ведь нигде не была. А тут – хоть в Египет, хоть на Канары – Багамы. Хоть, поди знай, куда. Куда пальцем на глобусе ткнешь, туда и рванем.
Ксюша, высвобождаясь, повела плечом.
– От кого бежишь, Игумнов? – горько усмехнулась она. Рука мужа ослабла и сползла.
Ссутулившись, Ксюша выбралась из джипа.
– Да будет себя накачивать, Ксюха! – донеслось из машины. – Я тебе главное скажу. Тебя я, после всего, что пережили, никогда не брошу. Кто бы чего ни желал!
От этого вырвавшегося «кто бы чего ни желал» Ксюшу перетряхнуло. Поняла то, о чем прежде лишь догадывалась, – уже желают.
– Делай как знаешь, – безысходно пробормотала она.
В голосе и в позе ее проступало нестерпимое страдание. Меня аж защемило. Заколебался и Павел. Но ненадолго.
Кот Пират перепрыгнул на переднее сидение. Зафырчал, привычно устраиваясь подле хозяина.
– Ты-то еще куда собрался?! Марш домой! – обрадованный возможности выплеснуть раздражение, Павел схватил кота за шкирку и вышвырнул на тротуар, – чего прежде не делал.
После чего рванул с места, рычанием мотора и визгом тормозов объявляя жене о незаслуженно нанесенном ею оскорблении. Я заметался. Из моего подопечного аж фонтанировала злая, притягивающая беду аура. Но слово, данное Анхэ, надо было держать. К тому же, в отличие от Ксюши, я точно знал, куда направился ее муж. Угрозы для жизни там не предвиделось. Я последовал за женой.
Через десять минут в квартиру позвонили. Ксюша, решившая, что вернулся раскаявшийся муж, с нарочитой неторопливостью пошла открывать. Увы, в дверном глазке обрисовалась фигура притоптывающей в нетерпении Оленьки.
Ксюша заколебалась, – сегодня ей никого не хотелось видеть. Тем более говорливую подружку.
Оленька, мать – одиночка, миниатюрная блондинка с зазывной поволокой в синих глазищах и пикантными ямочками на персиковых щечках, выросла и созрела в сознании собственной неотразимости. В самом деле, редкий мужчина мог устоять перед этой завлекающей улыбкой. В какой бы компании ни оказалась сексапильная синеглазка, она тут же принималась постреливать глазками, наполняя сердца мужчин истомой, а их жен – тревогой и неприязнью. К чести Оленьки, делала она это чаще всего вполне бескорыстно, просто из потребности лишний раз ощутить собственную власть над мужчинами. Но жёны-то об этом не знали. Неудивительно, что подруг, кроме снисходительной Ксюши, она не имела. Впрочем, и долготерпение Ксюши в своё время оказалось подвергнуто жестокому испытанию. Едва перед свадьбой она познакомила Павла с Оленькой, как та по своему обыкновению попыталась отбить его у подруги. Правда, без успеха. В практике Оленьки– завоевательницы это оказался, пожалуй, единственный случай, когда мужчина пренебрег ею. Простить такое унижение она решительно не могла. И при встречах с Павлом переходила на язвительный тон, на который он реагировал с неизменным равнодушием. Что еще пуще выводило из себя незадачливую обольстительницу. На вопрос Ксюши, почему он столь неприветлив с ее подругой, Павел отреагировал по обыкновению лаконично: «Стервочка». Про себя Ксюша с ним согласилась и, само собой, рассеять мужнино предубеждение не пыталась. Да и Оленька старалась при Павле лишний раз не появляться. Но раз пришла под ночь, очевидно, что-то стряслось. Ксюша неохотно откинула цепочку.
В квартиру подруги Оленька по обыкновению буквально ворвалась и тут же ухитрилась задеть плечом вешалку. В сердцах она выматерилась.
– Оп-ля! – спохватившись, Оленька опасливо прикрыла рукой рот. – Твой дома? – запоздало уточнила она. Ксюша отрицательно мотнула головой: – Чего на ночь, без звонка? – Потому что подруга! Знаешь, как поэт Светлов говорил? Дружба – понятие круглосуточное. И если плохо, то к кому еще податься? Без звонка, видишь ли! Да потому и без звонка, что плохо. Могу уйти, если некстати.
Оленька вновь потянулась к снятому плащу. Требовательно замерла в ожидании.
Плохо взбалмошной Оленьке бывало едва ли не каждую неделю. Поводом для дурного настроения могло стать что угодно. Сопли у сына, разрыв с очередным любовником, «поехавшие» колготки. Утешать ее становилось занятием утомительным. К тому же в том состоянии, в каком пребывала Ксюша, она сама нуждалась в утешении.
Но сказать об этом мнительной подруге – значило спровоцировать разрыв. То, что другим тоже иногда бывает плохо, Оленька не осознавала, кажется, совершенно искренне.
– Будет кукситься. Проходи, раз пришла, – Ксюша подтолкнула гостью в гостиную, открыла уставленный спиртным бар, вопросительно приподняла розовый «Мартини» и ананасовый сок.
– Да, – подтвердила Оленька, с ногами обустраиваясь в любимом Ксюшином кресле. – Только набулькай сразу полный. Знобит.
Жадно, давясь, она выпила бокал. Это было что-то новенькое.
Ксюша пригляделась повнимательней. Оленьку и впрямь трясло. На молочно-белом личике проступало непритворное волнение.
– Что на этот раз случилось?
– На этот? В смысле? – вопрос будто вернул Оленьку из переживаний, в которые она погрузилась. – А! Женька замуж предложил.
Это не было свежей новостью и во всяком случае не объясняло причину Оленькиного волнения. Евгений Сапега едва ли не с восемнадцати лет вздыхал по юной соседке по двору. Увы, безответно! Предложения руки и сердца отвергались год за годом. После каждой неудачи незадачливый поклонник неделю восстанавливал уязвленную мужскую гордость в компании проституток.
– В какой по счету раз отказала?
– Я согласилась, – Оленька с сожалением заглянула на дно бокала. – В конце концов когда-то за кого-то идти придется. И Димке отец нужен. Пусть лучше этот, если уж не выходит по любви.