К пяти часам семья Кагуа закончила посев своего участка, благо тот был небольшим по сравнению с соседними, грузинскими.
Вечером Амза и Даут вышли на берег, чтобы перед завтрашней ловлей проверить лодки и сети. Братья, смеясь, перекидывались камушками – показывали сильный замах, но бросали, конечно, мягко.
– Смотри! – вскрикнул Даут, указав на море.
Амза обернулся и замер, затем рассмеялся. В десяти метрах от берега плавал их вчерашний знакомец. Его было непросто заметить – он всплывал лишь спинным плавником и макушкой, к тому же море волновалось. Когда Амза подбежал к воде, дельфин показался весь и дёрнул головой, словно ребёнок, признавший поражение в прятках.
– Ты что здесь делаешь? – крикнул ему Амза.
Он радовался ещё больше, чем вчера, не мог устоять – то ходил вдоль прибоя, то бегал, заметив, что дельфин следует за ним. Даут сидел возле лодок и, глядя на брата, чуть улыбался.
– Ты теперь каждый день ко мне будешь приплывать, да?
Амза вдруг засомневался, тот ли это дельфин, но, разглядев на плавнике знакомые потёртости, а на боках – шрамы, успокоился. Он играл с морским зверем, как с собакой. Бежал, останавливался, снова бежал. Дельфин зеркально следовал за ним. Потом Амза падал, замирал. Тогда дельфин подплывал к каменистой мели – высматривал его, не мог найти и носом волновал воду.
Наконец юноша заломил высокие па́голенки[10], снял сапоги, сложил портянки и, завернув брюки выше колен, вошёл в воду.
– Осторожней! – окликнул его Даут.
Амза не ответил. Он сам испугался своих действий. «Всё же это зверь, хищник…» Тем не менее сделал ещё три шага. Дельфин наблюдал за ним. Качнул хвостом и медленно отплыл в сторону.
– ну и чего ты боишься? – Амза улыбнулся и вытянул вперёд руки.
Сзади донёсся лай. Это Бася выскочил на пляж.
– Баська! – обрадовался Амза. – Давай сюда! Я тебя познакомлю!
Пёс, проскочив мимо Даута, зарылся лапами в гальку. Приблизился к юноше, залаял ещё громче. Войти в воду он не решался, отбегал всякий раз, как волны всплёскивались возле его мордочки. Вдруг Бася замолк, насторожённо присел – увидел дельфина.
– Как же мне тебя назвать? – прошептал Амза. – Эт-ных? Нет. Слишком уж… официально. Знаю! – вскрикнул юноша так, чтобы его услышал брат. – Я назову тебя Бзо́у!
– Бзоу? – удивился Даут.
– Да! По-моему, хорошее имя для дельфина.
– А если он девочка?
– Девочка?.. Даже не знаю… Нет! Наверняка мальчик!
Дельфин плавал вдоль берега. Был игрив, но приблизиться к себе не позволял. Чуть брызнул на Амзу. Тот рассмеялся и ответил тем же. Тогда Бзоу брызнул сильнее. Началась подлинная буря. Бася неподвижно наблюдал за тем, как его хозяин горстями бросает воду к диковинной рыбине, как та в ответ размахивает головой, и не мог понять происходившего. Пёс был задумчив и молчалив.
Даут сложил сети в лодку, взглянул на опускающееся к Пицунде солнце.
– Интересно, ему тоже заняться нечем? – крикнул он брату.
– Что?
– Или у него нет семьи и друзей? Он с тобой тут крутится, а ему, как и тебе, наверняка нужно бы работать…
– Ты как бабушка.
– При чём тут это? – нахмурился Даут. – Вечер всё-таки.
– Я ему жизнь спас…
– Мы.
– Ну мы. Вот он к нам и пришёл. Поблагодарить.
Амза дождался, пока просохнут ноги, затем стал обуваться. Заметив это, Бася оживился, отступил тихим шагом. Выбравшись к дороге, осмелился залаять и, поскольку его молчание было долгим, лаял громко, с усилием.
Бзоу приблизился к берегу, плеснул несколько раз и ждал ответа.
– Прости. Мне пора, – попрощался с ним Амза.
Дельфин смотрел вслед людям. Ещё дважды ударил по воде хвостом. Наконец уплыл.
– Ну? Чего встали?! – утром кричала баба Тина. Она только что покормила кур и петуха, а теперь выгоняла их гулять по саду – клевать змей, если те объявятся.
Амза пил кофе, ел аху́д[11] с лавашем и осматривал двор.
Дом Кагуа был небольшим, но в его четырёх комнатах без тесноты и недовольства умещалась вся семья. Одну комнату даже оставили для гостей, иногда её сдавали приезжим.
Дом стоял на восьми крупных тёсаных камнях. Его основание дубовое, а стены – из каштана. В прихожую вело грубо отлитое бетонное крыльцо.
В зазор между домом и землёй часто ходили куры, нередко туда пробирался Бася или кот Местан – оба прятались, нашкодив. Ещё ребенком это затемнённое место любил Амза, заползал туда и, конечно, пачкал одежду, за что получал выговор от Хиблы.
Перед домом тянулась веранда. Её крыша дощатая, пол – земляной. Стен не было – только широкая изгородь из турецких часиков. Они росли плотно и потому в жаркие дни оставляли приятную тень. Чуть дальше пристройкой к дому стояла апацха. Баба Тина на прошлой неделе возобновила в ней лежанку – как некогда её родители, она тёплыми ночами спала возле котлов и костровища. За апацхой были грядки.
Перед верандой росли мушмула, лимон и фейхоа. Ближе к Валериному «запорожцу» стояла широкоплечая чинара, под ней иногда днём дремала Хибла. За чинарой росла алыча. Тут же, возле кукурузного амбара, поднимались трёхметровые столбы, на них после сбора урожая вывешивали сушиться кукурузные стебли, которыми зимой кормили скот. У семьи Кагуа скота не было, и стебли они отдавали Турану, брату Хиблы.
Кукурузный амбар, как и дом, был приподнят от земли, но не для тепла, а для сохранности от крыс. В этот промежуток также наведывались куры, Бася, Местан и маленький Амза.
За домом скрывался долгий и сумрачный сарай, возле него – семейное кладбище[12]: тут лежали муж бабы Тины, её брат и мать. За алычой, напротив апацхи, была душевая, от неё начинались тропинка к туалету и тропинка в сад с мандаринами и персиками. Часть изгороди там осыпалась, однако её затянуло, укрепило лавром.
Со стороны калитки у дома стоял длинный обеденный стол. Тут же были будка и курятник. У ворот росла низкая пальма.
Валера вышел раньше сыновей. Сегодня его ждали на баркасе. Кагуа работали для местного рыбзавода, но не забывали и частный промысел.
Местан вспрыгнул на стол.
– Чего тебе? – улыбнулся Амза.
Зная, что его могут наказать, кот пригнулся, готовился при опасности ускользнуть. Амза один за другим подставлял ему пальцы и смеялся, когда тот пытался их облизать.
– Рыбы у меня нет. Приходи на ужин. Ну? Видишь? – юноша предложил Местану свою миску. – Тут только фасоль да петрушка всякая. Тебе такое не понравится.
Слушая человека, кот расслабился, уложил хвост вокруг стакана, зевнул. Подошедшая сзади Хибла ладонью снесла его на землю, словно сор стряхнула. Местан от неожиданности мявкнул, свалился на траву и замер. Хибла прошла дальше, и кот принялся тереть мордочку лапой.
Братья отплыли, когда солнце высветило округу. К июню они уже не позволят себе выходить так поздно – опасаясь дневной жары, будут готовиться затемно. Вода в бухте была прозрачной, но глубина нарастала быстро, и в пяти метрах от берега не удавалось разглядеть дна.
Вслед за Кагуа на пляж вышли Феликс и Мзауч Цугба. Мзауч – ровесник Амзы. Феликсу было двадцать три, он был на год младше Даута. Абхазы в Лдзаа́[13] недолюбливали завистливых и склочных Цугба, но свою нелюбовь озвучивали редко.
Солярка дорогая – рыбаки брали мотор только для неожиданных надобностей, обычно же гребли вёслами. Братья Кагуа плыли на двух лодках с малым промежутком. Выйдя из бухты и распределив сеть на две кормы, они стали расходиться. Следили при этом, чтобы, опускаясь в воду, снасть не спутывалась. Прогремев, выпали деревянные буйки, теперь можно было плыть дальше – растягивать вторую сеть; потом дрейфовать вблизи из опасения, что баркасы или прогулочные катера по невнимательности скрутят её, порвут. Кроме того, сети уже несколько раз пропадали. Рыбаки шептались о грузинских рабочих с рыбзавода, но доказательств ни у кого не было. За первую сеть не беспокоились, с этого края в бухту никто не заходил, а вор показаться не решился бы – тут всё видно, открыто.