Полуянов уже внимательнее взглянул на снимок. Волосы старой женщины в идеальном порядке, нога закинута на ногу, рука упирается о подлокотник – все как-то очень постановочно. Вряд ли можно умереть в столь вычурной позе.
– А отчего она умерла? – нетерпеливо спросил он.
– Да не в том дело! – раздраженно ответила Изабель. – От инфаркта, что ли, или от инсульта, какая разница в ее возрасте? Вы что, не поняли еще? Умерла баба Лера в своей постели, во сне! Дальше – все как положено. Вызвали похоронного агента, ее увезли в морг. Сделали вскрытие. И похоронили – два дня назад. Я ничего и не знала, мне не сообщили. Я ведь бабе Лере никто, не родственница, не друг, даже поработать вместе не успели. А сегодня вот я эту фотографию получила. Теперь схожу с ума, голову ломаю, могла это Юлька сделать? Ну, чтобы просто поиздеваться надо мной?
– Изабель, вы серьезно? Зачем ей над вами издеваться, да еще таким образом?!
– Не знаю, зачем! Но кому еще нужен был весь этот ужас? Дима, если вы мне не поможете, я просто не знаю, что делать! Вы ведь такой известный журналист! Узнайте, кто это натворил! У кого только рука поднялась!
Полуянов молча вернул фотографию в конверт. Ему не слишком хотелось ввязываться в эту историю. Искать психов и писать о них – дело неблагодарное. Если Надька узнает о новой теме, обязательно взовьется.
Но разве мог он просто отвернуться от умоляющих глаз красавицы по имени Изабель?
«Ладно, – опрометчиво решил Дима. – Я потихоньку. Надюха ни о чем и не узнает».
Едва Полуянов вернулся в редакцию, позвонила Надюшка. Голосок озабоченный:
– Дима, мы с Аскольдом Ивановичем все утро квартирой занимаемся, и нас кое-что смущает… Ой, подожди секундочку, читателя приструню!
Трубка стукнула о стол. Полуянов услышал, как подруга кому-то строго выговаривает: «Это же раритет, книга издана в девятнадцатом веке! А вы в ней уголки загибаете!» Затем в трубке снова зажурчал ее голос:
– Прости, пожалуйста. С мысли сбил, вандал… О чем я говорила?
– В этой квартире тебя что-то смущает, – подсказал Дима.
– Ну, мы с Аскольдом никак понять не можем: зачем Изабель нужен этот обмен? Тут – академический, чистенький, благородный дом. А переезжает она в бывшую коммуналку, запущенную, коммуникации древние, Садовое кольцо рядом. В чем смысл?
– Как – в чем? Москва, центр. Совсем другая жизнь, – усмехнулся Полуянов. И процитировал: – «Переулочек, переул… горло петелькой затянул».
Надюха-умница сразу подхватила:
– «Тянет свежесть с Москва-реки, в окнах теплятся огоньки». Потом упрямо повторила: – Только одно дело – в Третьем Зачатьевском переулке жить, как Анна Ахматова, и совсем другое – когда возле Садового. Такое ощущение, что Изабель первую попавшуюся квартиру схватила, лишь бы из своей нынешней сбежать.
– Да ладно. Ей, видно, просто нравится ритм большого города.
– В общем, тебя ничего не настораживает, – подвела итог Надя. – Ладно, я поняла. Все, пока, а то у меня народ, – и положила трубку.
Полуянов посмотрел на умолкнувший телефон. Перевел взгляд на фотографию, откуда смотрела пустыми глазами мертвая старуха.
Что это? Неудачная шутка? Месть какой-нибудь заревновавшей подруги? Или дело серьезней? И связано ли странное письмецо с тем, что хозяйка вдруг срывается с насиженного места, решает срочно продать родовое гнездо?
Он порылся в ящике стола и выудил оттуда старую дедовскую еще лупу. Запер кабинет на ключ, врубил все лампы и стал внимательнейшим образом изучать фотографию мертвой тренерши. Да, омерзительна и зловеща. Но – следовало признать! – имелось в ней определенное мрачное очарование. Фотограф – кем бы он ни был! – похоже, знал, как выставить свет и выбрать удачный ракурс. Почившая старуха – если не приглядываться к полуприкрытым пустым глазам – выглядела словно пушкинская графиня, присевшая отдохнуть после шумного бала.
Но тело – явно уже окоченевшее! – совсем непросто разместить в кресле, да еще в почти изящной позе. Получается, автор не впервые снимает подобную мерзость? Успел наработать опыт? Может быть, существует какое-нибудь сообщество фотографов-извращенцев?
Однако, если оно и имелось, в Интернете себя не афишировало. Всемирная паутина утверждала: зловещий обычай запечатлевать мертвых в образе живых канул в Лету в девятнадцатом веке.
Получается, особенно упорные поклонники жанра здравствуют и поныне? Но как подобную фотосессию провести технически?
Снимали, скорее всего, в морге. Милое хобби какого-нибудь сумасшедшего санитара? Ох, вряд ли! Работенка-то золотая, а за подобные забавы мигом вылетишь с волчьим билетом. Впрочем, кто-то (сторож? санитар? патологоанатом?) служебные инструкции все же нарушил и фотографа к телу допустил.
Узнавать адрес морга? Ехать в юдоль скорби? Ворошить осиное гнездо, предъявлять фотографию? Скандал разразится ужасный – это однозначно. А удастся ли вычислить злодея? Совсем не факт.
Да и не очень порядочно поднимать шум. У покойной старухи имеется дочь. Если она увидит фотографию, нервный срыв несчастной женщине гарантирован.
Потому Полуянов решил зайти пока что с другой стороны. Разобраться – хотя бы в первом приближении! – в биографии красавицы Изабель. Неспроста же той присылают подобные милые фоточки!
Собирать по крохам сплетни и слухи в Интернете Дима не стал. Зачем – если за стенкой его кабинета сидят девчонки из светской хроники? Он не сомневался, ведущая телепрограммы (пусть и на кабельном канале) должна была засветиться, хотя бы минимально.
Ему повезло, у хроникерш (близняшек Оли и Поли) сегодня не оказалось ни премьер, ни тусовок, ни самолета на Бали.
– Раз пришел, иди за пирожными, – хищно улыбнулась Оля.
– А чай неси свой, в буфете помои, – добавила Поля.
Пришлось расставаться с заначкой – настоящим индийским дарджилингом.
– Угодил, – похвалила Поля.
– Проси теперь что угодно! – улыбнулась ее сестра.
Однако, когда Дима произнес пароль: «Истомина», ему ответили растерянные взгляды: «Кто-кто?»
– Она уроки фитнеса вела. На каком-то кабельном канале. А сейчас у нее салон красоты. Молодая такая. Э-э… мулатка.
Сестры переглянулись.
– Прямо мулатка-мулатка? – недоверчиво уточнила Оля.
– Ну… да. Смугленькая такая.
– А-а! – вдруг просияла Поля. – Это он про Изабеллу, наверное!
– Точно! – расхохоталась Оля. – Только какая она мулатка? Какао с молоком, и то сильно разбавленное. У нее отец – испанец, а мать – кубинка, почти белая.
– А почему она тогда Истомина? – Полуянов решил услышать историю с самого начала.
– Ну, там настоящая «Санта-Барбара», – весело произнесла Поля. – Даже ток-шоу про нее было, неужели не видел?
– Разве Полуянов похож на человека, который смотрит ток-шоу? – защитила коллегу Оля. – Расскажи ему!
– Ну, вкратце: дело было на Кубе, лет двадцать с гаком назад. Семья беднейшая, родители умерли, детка осталась сироткой. Попала в приют, сбежала. Попрошайничала. На Кубе у них хоть и социализм, а бродяжек немало. Особенно не на Варадеро каком-нибудь туристическом, а в Гаване. Девчонка постоянно крутилась на городском пляже. И туда же каждый вечер ходил купаться белый джентльмен Истомин. Он наш, инженер. На Кубе работал, отель строил. Свободно говорил по-испански. Сиротку жалел, подкармливал. Своих детей у него не было, ну и уговорил жену девчонку усыновить. Оба государства чинить препоны не стали, разрешили, когда у Истомина истек контракт, забрать приемную дочку в Россию. Романтическая такая история, – закатила глаза Поля.
– Сколько ж ей было лет?
– Шесть или семь.
А Оля, словно бы между делом, добавила:
– Неужели ты даже не слышал про это ток-шоу? Довольно скандальное получилось. На него детского психиатра пригласили. И он все пытался рассказывать, как приемные отцы своих малолетних дочек соблазняют. Изабелла очень нервничала. Тут явно что-то нечисто.