На террасе появилась Алиция с каким-то листком бумаги. В тот день я, как это у нас по жизни принято, в очередной раз палила у нее в саду сухие ветки и траву. Как только я заметила ее, меня охватило такое кошмарное дежавю, что вилы, которыми я подгребала сушняк, чуть было не выпали у меня из рук.
Боже милостивый, ведь это уже было! И не очень давно, всего пару лет назад, когда по всему ее дому и окрестностям были разбросаны красные трупы… Ну, не то чтобы трупы… И в целом не такие уж и красные… В общем, не важно. Но тогда она точно так же вышла на террасу с точно таким же листочком в руке, а я жгла костер, и она спросила… Дай бог памяти… Да, точно, про чебураханье!
— Слушай, — Алиция в раздражении остановилась на самом краю террасы. — Это проклятие какое-то, не иначе. Мне что, уже не судьба найти когда-нибудь целое письмо, а не середину без начала и конца?
Я вздрогнула при мысли, что дежавю слишком быстро набирает обороты и надо мной тоже висит проклятие. Но теперь появилась хотя бы надежда на благополучный исход, поскольку я была вооружена вилами, а в прошлый раз — всего-навсего случайной оглоблей. И вдруг облом, надежда сделала рукой. Задумавшись, я оперлась на вилы, забыв, что черенок у них коротковат, и чуть было не рухнула головой в костер, хотя на этот раз ничто этому не мешало, так как парика на мне не было, а значит, и финансовых потерь никаких. Скорее всего потому и не рухнула. Пришлось подпереться вилами по-другому.
— Всего только страница нашлась? — спросила я удивленно. — И что там? Опять одни кретинизмы?
— Как тебе сказать? Вроде того, но только без розовых соплей. Ты что, забыла про эту ветвистую кучу?
— Не забыла, а оставила на десерт. Потом сожгу.
— А может, съешь на десерт картофельный салат или свою любимую рыбу?
— Ты рыбу купила? — обрадовалась я. — Погоди, сейчас прочту, только веток подброшу.
Алиция меня не торопила. Она взглянула на старую яблоню, что росла у самой террасы, положила листок бумаги на садовый столик и принялась сосредоточенно изучать отслоившийся от толстенного ствола кусок коры. Яблоня, предмет наших неустанных забот, была старше дома, и я терпеть ее не могла, так как с нее все время осыпалась какая-то труха, ветки, казалось, держатся на честном слове, а в довершение всего каждый год она заваливала все вокруг препаршивыми яблоками, причем абсолютно несъедобными. В лучшем случае можно было пустить их на компот или варенье. Эта падалица в одно мгновенье загнивала, и мне приходилось ее убирать. Не то чтобы кто-то меня заставлял это делать, занималась я этим добровольно, из чувства порядочности, но крайне неохотно и весьма небрежно. Это усугубляло мою неприязнь к яблоне.
Я выбрала подходящие ветки для поддержания огня, старательно обходя, понятное дело, ветвистую кучу, побросала их в костер, воткнула вилы в землю и направилась к террасе.
Ходу было всего ничего, от силы метров пятнадцать. Мне и в голову не пришло разводить огонь в густом кустарнике под носом у соседа или в зарослях сухой крапивы. Опять же лучше всего делать это под открытым небом, чтобы не спалить заодно всю округу. Но, несмотря на плевое расстояние, y меня возникло столько всяких мыслей и ассоциаций, что просто удивительно. Копаться я в них не стала, хотя, по правде говоря, приехала на этот раз в Биркерёд в слабой надежде привести в порядок свои растрепанные чувства и душевные хитросплетения. Жалко, нет здесь Александра Македонского, нашлось бы ему чем заняться. Но сгодится и Алиция, пусть даже без меча.
— Забыла тебе сказать, что опять стала ходить с моим мужем, — сообщила я подруге, закуривая.
— Похоже, у нее эти, как их… — озабоченно произнесла она, глядя на яблоню.