Присягнувшие тьме - Гранже Жан Кристоф

– Очнется Люк с минуты на минуту, – сказал он. – Или не очнется никогда. Тело функционирует, но мозг практически умер. Он сейчас где‑то между этим миром и тем.

Я сидел в холле отделения реанимации. Свендсен стоял спиной к окну.

– Где же это все‑таки случилось? – спросил я.

– В его загородном доме, возле Шартра.

– А почему его привезли сюда?

– В Шартре его оставить не могли – там нет нужного оборудования для реанимации.

– Но почему именно сюда, в Отель‑Дье?

– Они решили, что так будет лучше. В конце концов, Отель‑Дье – это ведь госпиталь для легавых.

Я сжался в кресле. Ни дать ни взять олимпийский пловец, готовый к прыжку. Из‑за двойных закрытых дверей просачивался запах антисептика, особенно тошнотворный в жаркой духоте помещения. В голове у меня теснились вопросы.

– Кто его нашел?

– Садовник. Углядел тело в реке, рядом с домом, и вытащил на берег. Это было в восемь утра. Хорошо еще, что там Служба спасения близко. Вовремя подоспели.

Я видел эту картину очень живо. Дом в Берне, лужайка, за ней поле, речушка с берегами, поросшими высокой травой, густой кустарник на границе участка. Сколько выходных я там провел…

И тогда я произнес слово, которого все избегали:

– Кто сказал, что это самоубийство?

– Ребята из Службы спасения. Они составляли протокол.

– А почему не несчастный случай?

– К телу был привязан груз.

Я поднял глаза. Свендсен развел руками в знак сожаления. На фоне окна его силуэт казался вырезанным из черной бумаги. Изящная фигура, курчавая шевелюра, круглая как шар.

– У Люка к поясу проволокой были прикручены куски строительных блоков. Наподобие спасательного пояса.

– Может, убийство?

– Брось, Мат. Тогда бы его нашли с тремя пулями в башке. А там никаких следов насилия. Он нырнул сам, и ничего с этим не поделаешь.

Я подумал о Вирджинии Вулф, которая бросилась в реку, насовав в карманы камней. Это было в Англии, в Сассексе. Свендсен был прав, и доказательством тому служило само место происшествия. Любой другой полицейский из уголовки пустил бы себе пулю в лоб из табельного оружия. Но Люк любил церемониал, символичные места. Ферма в Берне, которую он с великими трудами выкупил, отремонтировал и обставил, как раз и была одним из таких мест. Настоящее святилище.

Судебный врач положил мне руку на плечо:

– Он не первый полицейский, который свел счеты с жизнью. Вы все ходите по краю пропасти…

Опять высокопарная болтовня: я ее уже не слушал. Вспомнил статистику: только за прошлый год во Франции застрелились почти сто полицейских. Похоже, в наши дни самоубийство становится привычным способом завершить карьеру.

Мне показалось, что в коридоре стало еще темнее. Нестерпимо воняло эфиром, от жары было нечем дышать. Когда же я в последний раз разговаривал с Люком? Вот уже несколько месяцев, как мы и словом не перемолвились. Я посмотрел на Свендсена:

– А ты‑то как тут оказался?

Он пожал плечами.

– Мне на набережную Рапе принесли покойника. Громилу во время ограбления хватил удар. Парни, которые его привезли, как раз ехали из Отель‑Дье. Они мне и рассказали про Люка.