– Это не тот Окуленко, который в мае со своими молодцами не пустил в город колонну бронетехники? – спросил Марчук.
– Он самый, Николай Николаевич. Группа двумя цементовозами перегородила дорогу, а другого проезда не было. Слишком узкие у нас улочки. Укропы потыркались, поняли, что бодаться с этими бегемотами бесполезно, и стали отходить. Ребята Окуленко под шумок выбросили экипажи из двух бэтээров, капитан посадил туда своих людей, и появилась в этот день у ополчения своя бронетехника. Толковый парень этот Окуленко. После того случая ушел с государственной службы, в ополчение записался, все лето воевал. Да, не хватает у нас людей, Николай Николаевич. – Начштаба развел руками. – Патрулируем город только ночью, группами по шесть-семь человек. Мародеры нынче вооруженные пошли. Да и не только они тут орудуют. Хохлы диверсионные группы забрасывают, их тоже нужно выявлять. Вчера подстанцию на Озерной взорвали, а наших рядом не оказалось.
– Ладно, – заявил Марчук и нахмурился. – Напомни к вечеру, решим, кем можно усилить патрули. Михеич! – возмутился он. – Чего шарами хлопаем? Колесо уже стоит? Мы едем или весь день торчать здесь будем по твоей милости?
– Ах да! – Водитель опомнился и, придерживая сумку, убежал менять проколотую резину.
– Женщину в салон, – распорядился начальник гарнизона. – Да нежнее, бойцы, груз хрупкий. Вызывай, Александр Владимирович, бригаду реанимационно-противошоковой группы. Пусть выдвигаются навстречу, за Овражной перегрузим больную. Вы двое!.. – Он ткнул пальцем в заскучавших бойцов. – Осмотреть еще раз все, пока мы тут возимся. И поглядывайте, чтобы эти твари из своих щелей нам в спину не ударили!
Бойцы побежали исполнять приказ. Остальные склонились над пострадавшей. Брать на себя функции медбратьев до приезда специалистов, видимо, не стоило.
Серьезных травм у женщины не было, кровь из порезов уже не сочилась. Налицо был тяжелый эмоциональный шок, чреватый психическими отклонениями.
Осажденный город окутывали легкие сумерки. Сизая дымка штриховала развалины и уцелевшие строения.
Визгливо, мерзко затрещало сочленение деревянных конструкций. Испуганно охнув, щуплый субъект с гибким гуттаперчевым телом перемахнул через перила и покатился по полу. Ругнувшись, от лестницы отшатнулся второй, приземистый, плечистый.
Они среагировали вовремя. Еще мгновение, и массивная лестница, ведущая на второй этаж добротного особняка, похоронила бы обоих. Она держалась на соплях и разбилась с оглушительным треском. Развалились ступени, разлетелись перила, унизанные гвоздями. Пыль взметнулась столбом.
Люди кашляли, отползая в угол, плевались матерками. Со стороны дом казался целым, не считая одной просевшей стены. Очевидно, к ней и примыкали перекрытия, на которых держалась лестница.
Грохот смолк, и несколько секунд в доме и вокруг него царила тишина. Стояла лунная ночь. Улица Печатников, сильно разрушенная и брошенная жителями, тоскливо помалкивала.
Осела пыль. Закряхтело, заворочалось тело, съежившееся в углу. Привстал еще один человек. Заскрипела дверь, ведущая в соседнее помещение, оттуда высунулся любопытный нос.
– Братки, вы что, охренели? – послышался сиплый голос, и в холл выбрался сутулый тип с плешью, поблескивающей в полумраке.
На плече он тащил мешок.
Вспыхнул фонарь. Мерклый свет озарил разбившуюся лестницу и дергающееся лицо виновника «торжества».
Этот щуплый небритый тип с бегающими глазами судорожно перекрестился и спросил:
– Юрко, Трофим, вы чего тут творите?
– Кто-то по хлебалу сейчас отхватит, – мрачно пообещал приземистый субъект с отекшей бычьей физиономией, сжимая кулак, расписанный наколками.
– А чего сразу я-то? – заволновался щуплый субъект явно не благородных кровей, весь разболтанный, нервный. – Я знал, что эта лестница такая? Прохор же поднялся, а я?.. Да ладно, хлопцы, с кем не бывает. Никто сюда не прибежит.
– Кретин!.. – прошипел в дыру со второго этажа помянутый Прохор, физиономия которого напоминала рыбью. – И как я теперь спущусь?
– Нашел что-нибудь? – прошипел широкомордый Трофим.
– Пусто, блин. Такой домина, а взять нечего. Хозяева – жлобы конченые, все ценное увезли. Держите меня, падать буду…
Трое злоумышленников столпились в кучку на обломках упавшей лестницы. Прохор сбросил мешок, в котором что-то звякнуло, слез в дыру, держась за выступ в люке, повис на руках. Подельники схватили его за ноги и все равно не удержали. Все попадали и возились в обломках, проклиная кривоногого Юрко. Потом братки вывалились на середину холла, стали растирать и ощупывать ушибленные места. Юрко схлопотал от Прохора безобидную, почти дружескую затрещину и не стал обижаться.
Под покровом ночи четверо злоумышленников выскользнули из негостеприимного дома и перебрались на соседний участок. Несколько минут они сидели в зарослях бурьяна, оглядывались и прислушивались. Над вымершей улицей висела глухая тишь. Неподалеку спокойно поскрипывал сверчок. Недавний шум в доме не привлек нежелательного внимания.
– Я ногу чуть не сломал! – посетовал Прохор и повозился в мешке.
Что-то характерно звякнуло. Забулькало пойло, проникая в натруженное горло. Прохор сыто срыгнул, передал бутылку по кругу. Каждый хлебнул и смачно почмокал, выражая одобрение.
– Жить вполне можно, – икнув, сказал Юрко. – А говоришь, что не нашел ничего. Хлопцы, а чего мы тут шифруемся, как воры в Багдаде? Нет никого. Это наш город, мы тут хозяева.
– Заткнись, охламон! – зашипел Трофим, главарь банды. – Гансам из комендатуры будешь объяснять, чей это город, когда они тебя к стенке поставят.
– Трофим прав, – рассудительно заметил Прохор. – Озверели эти террористы окончательно. Пацаны болтают, будто комендантский взвод усиливают, гансы теперь днем и ночью по городу рыщут, нашего брата отлавливают. А как поймают, – сразу к стенке. Так что давайте поосторожнее, хлопцы, комендантский час, как-никак.
– А чего на меня-то уставились? – спросил Юрко и боязливо поежился. – Я как все… – Он глухо хохотнул, перебарывая нервный тик. – На меня и охрана в супермаркетах всегда так смотрела. А что, хлопцы, навар-то есть сегодня? У меня вот ни хрена.
– Посуда кое-какая, – проворчал Прохор.
– Двести гривен взял у старухи, помершей на Октябрьской, – сообщил сутулый лысоватый Ян Горик с блатным погонялом Стручок, освободившийся в марте. – Еще колечко с рубином у нее же. В чулок заныкала, думала, не найдет никто.
– Ну и нормально, – оптимистично заметил Юрко. – Еще не утро, в натуре. Гуляем! Берем, как говорится, побольше, уходим подальше. – Он зашелся мелким отрывистым смехом. – Слышь, братва, а может, еще горилки хапнем?
– Тьма ты некультурная, Юрко, – заявил Прохор и поморщился. – То же не горилка была, а натуральный коньяк из бара…
– Хорош трындеть, заткнули пасти! – оборвал содержательный диалог Трофим.
Над северными районами Ломова царила безраздельная тишина. Даже сверчок угомонился.
Внезапно Юрко Ступия указал пальцем через дорогу и проговорил:
– Смотри, братва, огонек мерцает!..
Подельники всмотрелись, затаив дыхание. На другой стороне улицы в окне частного дома действительно дрожал огонек свечи. Там кто-то ходил и что-то делал. Если какие-то люди не выехали из дома, то у них непременно найдется чем поживиться. Ведь эти обыватели – такие куркули!
– Может, наши шерстят? – предположил Горик.
– Нет! – огрызнулся Трофим. – «Наши» на этой улице – только мы, уясни, Стручок. Да, братва, там кто-то живет. Надо бы прощупать.
– Ага, отловить и ощипать! – сказал Ступия и хищно оскалился.
Стая ночных шакалов перебежала дорогу и затаилась у покосившейся ограды. Затем бандиты по одному проскочили на участок. Дом, как ни странно, уцелел, хотя деревья в саду были повалены. Глубокая воронка поглотила дощатый навес вместе со старенькой «Волгой».