А вот что не является выдумкой, так это тот факт, что именно на этот период жизни А. И. Маринеско приходятся первые упоминания о серьезных дисциплинарных проступках[4]. Возможно, косвенной причиной для них послужила личная драма – фактический распад семьи. Хотя Маринеско официально развелся лишь перед вторым вступлением в брак в 1946-м или 1947-м гг., в своих послевоенных автобиографиях он указывал, что с женой совместно не жил с 1939 года[5]. Не исключено, что первопричиной этому послужили перебазирования 26-го дивизиона подлодок, который в конце декабря 1939 года перешел в арендуемую у тогда ещё независимой Эстонии ВМБ Палдиски, а летом 1940 года – в полученную по итогам советско-финляндской войны базу Ханко. Известно, что к моменту начала Великой Отечественной войны там имелись семьи военных моряков, но Маринеско, как видно, в их число не входил. Впрочем, сделанные в этот период жизни фотографии Александра Ивановича в модном гражданском костюме не свидетельствуют о том, что он сильно предавался тоске одиночества. Более того, сложно поверить, что случай, имевший место в Таллине 29 мая 1941 года (см. док. № 2.3) и приведший к срыву выхода «малютки» на мерную милю, был первым и единственным в своём роде – слишком уж большой размах для первого раза имел тот загул. Первое известное взыскание за злоупотребление алкоголем было наложено комсомольской организацией Специальных классов командного состава ещё в 1933 году. Парткомиссия бригады, успевшая провести заседание до начала войны, объявила Маринеско «за пьянку с подчиненным и появление на корабле в пьяном виде» выговор (см. док. 2.15). Интересно отметить, что подчиненным, с которым командир М-96 «отдохнул» на берегу, был никто иной, как старшина группы электриков, исполнявший внештатные обязанности секретаря партийной организации «малютки». Для него это нарушение дисциплины окончилось снятием с партийной должности.
В боевых действиях М-96 на первых порах оказалась в стороне от главных событий Великой Отечественной войны на Балтике, и в этом отчасти был виноват сам командир – произошедшая днем 22 июня 1941 года по вине личного состава авария лодочного дизеля (док. № 2.5) заставила поставить корабль в аварийный ремонт, а после его окончания отправить «перволинейный» экипаж на боевую подготовку в Лужскую губу. В 20-х числах июля состоялся боевой поход в Рижский залив, который в связи с отсутствием там сколько-нибудь значимого судоходства противника не принес никаких результатов. За этим последовали новая авария, на этот раз из-за неудачной конструкции разобщительной муфты дизеля, и возвращение на ремонт в Ленинград. Он как раз завершался, когда в конце августа 1941 года возникло решение об отправке двух балтийских «малюток» по железной дороге на Каспий для выполнения функций учебных кораблей при эвакуированном в Махачкалу Учебном отряде подводного плавания имени С. М. Кирова. М-96 была определена в качестве одной из них, и неизвестно, как сложилась бы судьба будущего «подводника № 1», если бы не начавшаяся блокада Ленинграда, не позволившая перевезти корабль.
С этим периодом связан ещё один весьма неоднозначный эпизод карьеры Маринеско. Сложная обстановка и большие потери в начале войны не могли не отразиться на политико-моральном состоянии подводников. Дело дошло до таких нетерпимых в армии явлений, как пораженческие высказывания и открытая критика действий командования. Зачастую всё это происходило после обильных возлияний. Ситуацию усугубил конфликт между командиром бригады ПЛ Героем Советского Союза Н. П. Египко и командующим флотом вице-адмиралом В. Ф. Трибуцем, который поспешил отправить в конце сентября на соединение комиссию Политуправления КБФ (док. № 2.12). Всего в результате чистки в сентябре – октябре 1941 года суду было предано восемь офицеров и политработников БПЛ, из которых четверо были приговорены к высшей мере наказания. Необходимо отметить, что среди четырех расстрелянных был командир подлодки Щ-406 капитан-лейтенант В. В. Максимов. Поводом к столь суровому приговору послужила самовольная отлучка, которую Максимов совершил, чтобы проститься с уезжавшей в эвакуацию сестрой. Маринеско будет арестован за аналогичное преступлением в январе 1945 года, но с ним обойдутся иначе. Тогда же осенью 1941 года 23 подводника из числа принадлежавших к командному и политическому составу соединения были привлечены к партийной ответственности, причем 10 исключены из рядов ВКП(б). В число снятых вошли и оба начальника Маринеско: был предан суду военком дивизиона «малюток» А. Г. Дымский, двумя месяцами позже был снят с должности комдив Н. К. Мохов. Обоим ставились в вину проступки подчиненных, среди которых имя Александра Ивановича занимало далеко не последнее место. Но особенно драматической представляется судьба командира Щ-307 Н. И. Петрова, которого, с точки зрения современных знаний, можно уверенно назвать первооткрывателем боевого счета не только подводников КБФ, но и вообще всех советских подводников в Великой Отечественной войне (10 августа 1941 г. потопил немецкую субмарину «U 144»). За злоупотребление алкоголем и высказывание пораженческих настроений в октябре 1941 года он был приговорен к 10 годам лагерей (док. № 2.16) и умер в заключении, не пережив первой блокадной зимы в ленинградских «Крестах». Причем осуждению не помешало ни представление к правительственной награде, ни ходатайство командования бригады (док. № 2.14). Зачем мы заострили внимание на всех этих случаях? Для того чтобы читателю было с чем сравнить последующие решения командования в отношении Маринеско, которые многие современные адепты народного героя называют «беспрецедентно жестокими», «издевательскими» и «несправедливыми». На наш взгляд, такие оценки свидетельствуют лишь о недостаточном знании реалий той весьма непростой эпохи.
Возвращаясь к событиям осени – зимы 1941 года можно с удивлением отметить, что несмотря на неоднократные упоминания Маринеско в числе нарушителей воинской дисциплины (док. № 2.12, 2.17, 3.1), сам он отделался всего лишь исключением из числа кандидатов в ВКП(б) (док. № 2.15) – мерой, несомненно, достаточно мягкой в сравнении с существовавшей тогда практикой. Но сама формулировка, по которой происходило исключение, на наш взгляд, весьма примечательна и говорит о многом: «За систематическую пьянку, за развал дисциплины на ПЛ, за отсутствие воспитательной работы среди личного состава, за неискреннее признание своих ошибок». Тем не менее звание и должность Александра Ивановича никак не изменились, не говоря уже о придании суду. С удивлением можно отметить, что, несмотря на отсутствие боевых успехов и низкие показатели в дисциплине, Маринеско по-прежнему оставался на хорошем счету у командования и политорганов. Иначе сложно объяснить тот факт, что во всех «разгромных» документах конца 1941-го – начала 1942 года его имя встречается лишь мимоходом, и нет ни одного документа, посвященного персонально ему. Дело дошло до того, что в весьма пространном докладе о партийной работе за 1941 год, содержащем подробные данные о мерах партийного воздействия на каждого командира и политработника БПЛ, факт исключения Маринеско из кандидатов в ВКП(б) даже не упоминался. Всё это плохо вяжется с образом бунтаря против штабной некомпетентности и комиссарского произвола, каким его пытаются представить в современных публикациях и произведениях массмедиа. Если бы он на самом деле был таким, то его карьера, скорее всего, закончилась в том же 1941 году, а судьба мало отличалась бы от судьбы Н. И. Петрова. Напротив, позже на конкретных примерах мы покажем, что при разборе дисциплинарных проступков Маринеско охотно признавал свою вину, обещал исправиться, но это никак не влияло на его дальнейшее поведение. Представляется, что именно показная лояльность по отношению к руководству позволила ему сохраниться в качестве командира подлодки до того момента, как он добился реальных достижений и обрел заслуженную известность.