– Соединенные Штаты. И фракция в правительстве Новой Зеландии.
Еще глоток виски – язычок огня лизнул его язык.
Она склонила голову набок:
– Считают, что это заказное убийство.
– Бред.
– Нам так сказали.
– Кому «нам»?
– Не спрашивай.
– Я не верю.
– Уилф, – сказала девочка, подаваясь вперед, – это была мокруха. Кто-то использовал нас, чтобы убрать его, а заодно и свиту.
– При положительном исходе Даэдра получала значительный процент. Да и в любом случае то, что произошло, дорого ей обойдется.
– Самооборона, Уилф. Самая простая отмазка. Мы с тобой знаем, что она хотела их спровоцировать. Ей нужен был предлог, чтобы прибегнуть к самообороне.
– Но ведь послом изначально планировалась она? Когда ты подключилась, она уже была в проекте? Ведь так?
Девочка кивнула.
– Потом ты наняла меня. Так кто пригласил Даэдру?
– Твои вопросы, – произнесла девочка, четко выделяя каждое слово, – показывают, что ты неверно понимаешь наше положение. Ни ты, ни я не можем себе позволить интересоваться ответами. Мы пропустим удар по своей профессиональной репутации, Уилф. Но это… – Она не договорила.
Он глянул в безмятежные глаза прокатки и закончил за нее:
– …безопаснее, чем подставиться под удар другого плана?
– Мы не знаем, – спокойно ответила девочка, – и не хотим знать.
Недертон посмотрел на стакан с виски.
– Ее прикрывали какой-то системой гиперзвукового вооружения, верно? Чем-то орбитальным, готовым к немедленному пуску?
– Обычная практика. Однако мы даже говорить об этом сейчас не будем. Всё позади. Ты понял? Для тебя и для меня тут надо поставить точку. Прямо сейчас.
Недертон глянул на нее.
– Могло быть хуже, – сказала девочка.
– Куда уж хуже?
– Ты по-прежнему сидишь здесь. Я дома, в теплой пижамке. Мы живы. И скоро, насколько я понимаю, будем искать работу. Пусть так и останется, ладно?
Он кивнул.
– Все было бы чуть менее сложно, если бы ты с нею не спал. Впрочем, это было недолго. И уже кончилось. Ведь кончилось же, Уилф?
– Разумеется.
– Ты не оставил у нее свою зубную щетку? Потому что нам обоим нужно, чтобы у тебя не было решительно никаких поводов встречаться или даже звонить.
И тут он вспомнил.
Но это поправимо. Незачем говорить Рейни.
Недертон потянулся к виски.
11. Тарантул
Флинн поставила велосипед в проулке, защелкнула замок и открыла сотовым заднюю дверь фабы «Форева». Внутри пахло оладьями и рисом с креветками из «Суши-лавки». Оладьи значили, что печатают из пластика, который годится в компост. Креветочный рис Шайлен всегда брала, когда работала по ночам.
Эдвард сидел на табурете посреди комнаты, мониторил. На нем были черные очки от ультрафиолета поверх визы на одном глазу. В полутьме очки не отличались от кожи цветом, только блеском.
– Мейкона видел? – спросила Флинн.
– Не-а.
Голос полукоматозный от нудной работы и недосыпа.
– Подменить тебя, Эдвард?
– Да нет, я пока живой.
Флинн оглядела длинный стол, заваленный фабрикатами, которые предстояло очистить от последа, подшлифовать, собрать. Она провела за этим столом много длинных часов. У Шайлен всегда можно было подработать, если умеешь с ней ладить и руки тем концом вставлены. Видимо, сегодня печатали игрушки. Или украшения к Четвертому июля.
В соседней комнате Шайлен смотрела новости: злобные хари с плакатами.
Увидев Флинн, она подняла голову:
– Бертон звонил?
– Нет, – соврала Флинн. – А что?
Нулевой шанс избежать разговора о Бертоне.
– Безопасность забрала нескольких ветеранов. Я за него волнуюсь. Попросила Эдварда тебя подменить.
– Я его видела, – ответила Флинн. – Завтрак?
– Ты сегодня рано.
– Я не ложилась. – Флинн не стала спрашивать, чего там Шайлен от нее хотела. – Мейкона видела?
Шайлен чиркнула в дисплее модным полимерным ногтем, и луканы провалились в зелень воображаемой саванны.
– Сегодня не поэтому, – ответила Шайлен.
Она хотела сказать, что ночной аврал из-за скопившихся заказов, а не потому, что Мейкону нужны тишина и покой, чтобы печатать леваки. Флинн не знала, какую часть доходов от фабы дает левая продукция, но подозревала, что заметную. В миле по трассе стояло заведение сетки «Самофаб», где принтеры были покрупнее и поразнообразнее, но в «Самофабе» леваков не напечатаешь.
– Я на диете, – сказала Шайлен.
Над саванной взлетали фламинго.
– Оттого лиловый? – спросила Флинн.
– Бертон.
Шайлен встала и оттянула пальцем пояс джинсов.
– Бертон в состоянии сам о себе позаботиться, – сказала Флинн.
– Ветеранская администрация ни хера не делает, чтобы его вылечить.
Флинн догадывалась, что главным симптомом посттравматического расстройства у Бертона Шайлен считает его упорное нежелание с ней сойтись.
Подруга вздохнула, что Флинн не понимает, как плохо ее брату. У Шайлен волосы без начеса выглядят начесанными, заметила однажды мать Флинн. Это сохранялось, что с ними ни делай, как пометки маркером под латексной краской. Шайлен нравилась бы Флинн всем, если бы не фигня насчет Бертона.
– Увидишь Мейкона, попроси связаться со мной. Нужна помощь с телефоном. – Флинн повернулась к выходу.
– Прости засранку, – сказала Шайлен.
Флинн сжала ей плечо:
– Как только позвонит, я тебе скажу. – И вышла через заднюю дверь, кивнув по дороге Эдварду.
Как раз когда она сворачивала в проулок за фабой, мимо пронесся на своем «тарантуле» Коннер Пенске – то, что от него осталось, угловатой загогулиной чернело между передними колесами. Дженет сшила ему эти длинные чулкоподобные мешки из полартека, с множеством молний. У Дженет на столе они казались чехлами для чего-то невообразимого, и, в общем, правильно казались. Гаптразовцами в городе были только он и Бертон, и с Коннером случилось то самое, чего Флинн боялась для брата: он вернулся без одной ноги, без ступни на другой ноге, без руки и с двумя пальцами – мизинцем и безымянным – на оставшейся руке. Красивое лицо не пострадало нисколько, и это еще добавляло жути. Запах жареного куриного жира из выхлопной трубы трицикла висел в воздухе еще несколько секунд после того, как большое заднее колесо исчезло из виду. Коннер раскатывал ночами, все больше по проселкам их округа и пары-тройки соседних, управляя трициклом с помощью сервопривода, купленного на деньги В. А. Отрывался таким способом. Натягивал кондом-катетер, закидывался «будильником» и ехал, сколько хватит бака. Днем обычно спал. Бертон иногда ходил помочь ему по дому. Флинн отчаянно жалела Коннера: в школе он был очень славный, несмотря на смазливую физиономию. Ни он, ни Бертон, насколько знала Флинн, никому не рассказывали, как это с Коннером произошло.
Она доехала до «Джиммис», предоставив почти всю работу втулке. Вошла, села в уголке, заказала тосты и яичницу с ветчиной. Кофе брать не стала. Мультяшный красный бык с редбулловского зеркала над стойкой заметил ее и подмигнул. Флинн отвела глаза. Ее бесило, что эта штуковина заговаривает с тобой, называет тебя по имени.
Редбулловское зеркало было самым новым предметом в кафешке, которая считалась старой, еще когда мать Флинн ходила в школу. Всё, включая пол, покрывали наслоения глянцевого коричневого полимера, различных оттенков и степени затертости. Лук для хот-догов зашипел в масле, и у Флинн защипало глаза. Да еще все волосы им провоняют.
«Мегамарт» уже должен был открыться. Флинн представила, как бродит по магазину, пока белые автокары развозят по местам палеты в скукоженной пленке. Ей нравилось бывать там рано утром. Она потратит одну новенькую пятерку: купит два пакета продуктов, таких, какие можно держать в шкафу. Из-за последних дождей овощи у всех уродились так, что их не знали, куда и деть. Потом заглянет в «Фарма-Джон» и оставит еще пятерку на оплату материных рецептов. Приедет домой, выгрузит покупки, перетащит все в кладовку – и хорошо, если не разбудит никого, кроме кошки.