Иногда Фаина исчезала, стремительно уносилась, проводила время с другими людьми, курсируя иными тропами. Уля беспомощно наблюдала, как она обвивает подобно юркому вьюнку одного весьма известного длинноволосого саксофониста, смахивавшего на растрепанного шелудивого пса в репьях и проплешинах, нуждающегося в добром хозяине и хорошем уходе. Создавшаяся ситуация выглядела пошло, и она молчала, сглатывая недоумение и потустороннее бессилие от невидящего, проходящего насквозь надменного взгляда Фаины. Та возвращалась и продолжала играть, мороча голову и Уле, и музыканту, наслаждаясь пикантностью тех или иных моментов. Это выводило из себя, Уля раздражалась и клялась не обращать на нее внимания, но как только принимала это решение, соседка становилась грустной, задумчивой и печальной, – на Улю накатывала материнская жалость и стремление позаботиться об эфемерном существе, поселившемся с ней в одном пространстве.
Кожа Фаины от анемичной бледности перетекла в здоровый золотисто-шоколадный оттенок, а глаза, наоборот, приобретали белесую прозрачность, словно сигнализировали, что зеркало души отражает происходящие в ней непростые процессы. Иногда она отгораживалась сумбурными опиумными видениями, изрыгая невероятные эпические фразы, а потом приходила в себя и смотрела на Ульяну так, словно это та была не в себе, и бедной Фаине пришлось мириться с невразумительным каскадом путаных фраз соседки по комнате. Ее одежда и украшения с руническими узорами, обманывали простотой рисунка и не сбывающимися предсказаниями – руны оказывались перевернутыми и меняли значение на противоположное. Она была из тех женщин, что похожи на шаловливого, естественного, не знающего смущения ребенка. Ее хотелось накормить, потеплее укутать, согреть на ночь теплого молока с медом, поцеловать в лоб… Ее непременно нужно полечить, потому что она ссадила коленку, натерла на мизинчике мозоль, обгорела на солнце и теперь невыносимо страдает… Но иногда, если невзначай бросить взгляд, можно рассмотреть облик горгульи, проступающий сквозь невинную, якобы подростковую оболочку. Игра набирала обороты.
Днем они неожиданно пересекались в самых разных местах: на пляже наблюдали за играющими совсем рядом с берегом дельфинами, в перерывах между кинопоказами пили коньяк в парке, в магазине покупали сигареты, в кафе обедали или ужинали в большой бесшабашной компании… По вечерам забирались в отдаленные места, бродили вдалеке от всеобщего веселья и купались обнаженными в море. Как-то раз Фаина подплыла к Уле, шелковисто прижалась русалочьим телом, приникла терпкими, с привкусом айвы губами, схватила на руки, качая в волнах, и сказала, что вынесет из моря, потому что Ульяна прекрасна, а ее тело совершенно в сиянии луны, покрывающей его золотым светом… Уля неловко соскользнула, цепенея от двусмысленности объятий, и ринулась к берегу. Поздно ночью они танцевали на пустой набережной под незамысловатую любовную песенку, доносящуюся из кафе, и Уле хотелось, чтобы этот миг не закачивался, продолжая раскачивать землю под их ногами. Ее увлечение почти не носило сексуального подтекста, хотя тогда, может быть, она бы не отказалась ни от слияния душ, ни – тел, но сама не проявляла инициативы, ожидая, как поступит Фаина. Та ускользала снова и снова, шкатулка так и оставалась закрытой. «Возможно, к лучшему», – думала Уля, слабо веря в истинность этих слов. Фаина была как нелицензированное чудо-лекарство, обещающее панацею от любых болезней, исцеляющее все и сразу, но – с неизвестными последствиями и негарантированным отдаленным результатом. Принимавший его пациент мог до неузнаваемости мутировать.
Незнакомка растаяла одним безоблачным утром, держа в одной руке рюкзак, в другой – стеклянный браслет с рыбками, протянутый на прощание. Лучезарно улыбнулась, тряхнула гривой и бесшумно закрыла дверь, незаметно прихватив часть души Ульяны.
В последний день отдыха, расположившись недалеко от накатывающих на гравий волн, Уля с благодарностью принимала массаж, необходимый ее усталой спине, который вызвалась сделать знакомая певица Регина, приехавшая выступать со своими концертами, а заодно и отдохнуть. Сначала девушки болтали о пустяках, рассказывая друг другу последние новости, а потом Регина спросила, с силой нажимая на болезненные точки зажатых мускул:
– И как вы нашли с Фаиной общий язык? Ты ведь знаешь, что она бывшая девушка N, а ведь именно ты послужила причиной их разрыва.
Та не ответила. Разумеется, она не знала.
Браслет с рыбками Уля передарила племяннице, постаравшись избавиться от воспоминаний и сентиментальных привязок.
В любом случае, поездка пошла ей на пользу. Страх смерти куда-то исчез, испарился и больше не докучал ей приступами полночных панических атак, бессонными ночами и ощущением полной измотанности.
Иногда она задумывалась о том, что послужило причиной интереса Фаины к ней: желание понять, что за человек Уля, попытка отомстить, показать, что она сильнее и спокойно может манипулировать кем угодно, если захочет или что-то еще? Уля неоднократно наблюдала ее интерес к бездомным собакам, которых та гладила на пляже. Казалось, они чуют Фаину за версту и сбегаются именно к ней, чтобы получить необходимую порцию ласки. Была ли она искренней, гладя их по доверчивым дряблым животам, или это лишь очередная актерская игра на публику, обманка для запутывания окружающих?
Гораздо позже Уля увидела в интернете свадебные фотографии Фаины с тем музыкантом, которого она обвивала в те моменты, когда не находилась рядом. Часть фотографий являла вполне счастливую пару молодоженов, но чуткому фотографу удалось уловить необычное: на одной из них невеста оглядывается, и в ее глазах явно читается неприкрытое торжество, причем Уля точно знала, что смотрела Фаина именно на нее. Уля мысленно улыбнулась и пожелала ей счастья, в чем и в ком бы оно для нее ни заключалось. «Пусть в ее жизни будут свет и радость, а я окажусь неправа, подозревая ее галантерейно-холщевый брак вынужденной житейской необходимостью, ловко провернутой сделкой при натуральном обмене товара на товар», – подумала она.
Дневник Ульяны
Можно высмеивать себя за эту странную историю, увенчать себя шутовским колпаком или заклеймить парой хлестких выражений Фаину, разразиться жалобными стонами о кровоточащей душе и собственной глупости, или – принять эту историю, как лекарство, убедив себя в том, что оно подействовало. Устав жизни, полный железных и неукоснительных правил, ведет к отчаянию и краху, но как к ним относятся соловьиные трели в лесу, «флейта водосточных труб», пронзительное упоение жизнью?.. Видимая внешняя безупречность всегда вызывает ощущение скрытого порока, тогда как легкий флер его придает тонкий и изысканный оттенок вкусу…
Я выудила себя из дебрей того мира, чтобы найти новый и он появился… Неожиданный, ну так что ж… Фаина, как легкий переменчивый ветер встряхнула меня, освободила от мраморной застылой неподвижности, взъерошила, раздразнила, заставила биться как мотылька в окно, чтобы найти выход. Она потянула за тот конец нити, который смог распутать клубок, и я благодарна ей за это, за то, что снова начинаю жить, вместо того, чтобы шарахаться в компании ушедших в иной мир призраков и теней. Смерть Глеба, а потом и других соприкасавшихся со мной людей, слишком травмировала меня, и поиск выхода явно затянулся. Казалось, из того помещения не ведет наружу ни одна дверь. Фаина милосердно открыла ее передо мной. Поэтому я позволю себе видеть в ней свет, желать ей не вынужденно скованной кандальной семейственности, но брака по любви, без стоптанных тапок, отвисших на коленках тренировочных и прочих, отдающих гнильцой примет.