Когда жизнь столкнула их в третий раз, и они отправились гулять по городу, тогда и началась эта история, роман между Ульяной и Стасом, между ними и городом, городом и архитектурными стилями, архитектурными стилями и ними…
И тогда Ульяна стала понимать, открывать свою истину, философию, принятую и осознанную через дыхание города: человек – тоже смешение стилей и разнообразие форм. Он издавна переживал пожары, войны, революции и перевороты, и все это отразилось в его душе, в генах, передавалось из поколения в поколение, от отца к сыну, от прадеда к правнуку, накладывая неповторимые отпечатки. Он идет от язычества к христианству, от атеизма к духовным практикам, от дикарства и бескультурья к этикету и политесу, от свободы воли к социальным установкам, принятым в обществе. И если «конец 20 века – период современных технологий, когда в архитектуре Москвы отмечается преобладание стекла и металла. Эти постройки олицетворяют дух современного мегаполиса, в котором практичность преобладает над формой», то в самом человеке это – преобладание материи над духом, денег, силы и власти над душой…
Дневник Ульяны
Дух современного мегаполиса – преобладание материального, практичного над внутренним содержанием. Даже литература измельчала, перестала быть тем, чем она была в эпоху Толстого, Достоевского, Чехова… Мы сучим лапками подобно лягушке, сбивающей из молока масло, но наше молоко изначально скисшее. Мы очень хотим уйти от типовых форм, стандартных пятиэтажек, панельных домов современного типа, мечтая о неординарности, причудливости, способах подачи себя, но с великой торжественностью представляем лишь очередную посредственность, но никак не произведение искусства.
Мы проходим по жизни разные этапы становления личности.
Классицизм, впитанный и взращенный с помощью родных и близких, постепенно ставший незыблемыми устоями личности, ее позвоночником, хребтом и основой. Роскошь и блеск семейных традиций, генетическая связь со своим генеалогическим древом и страной, где ты испустил свой первый отчаянный крик.
Модерн юности, с ее изяществом и желанием причудливости облачений – лепнина фигур, орнаменты украшений из стекла и металла, вензеля татуировок, смелость причесок… Желание свободы самовыражения, смелости мысли и действия… Юности свойственна и мрачная романтика готики, желание вертикального роста, устремленность ввысь к недоступным простым смертным тайнам, и нарочито агрессивный деконструктивизм, демонстрирующий конфликт с обществом и средой, вызывающий на спор или сражение.
Взрослея, мы выбираем другие стили.
Одни опираются на пышное и причудливое барокко, призванное поражать своим мнимым, иллюзорным богатством и всеми силами подтверждать достигнутый социальный статус хозяина. Это роскошь сусального золота, безвкусица, видимая многим, но не самому владельцу, не ощущающему дефектности возведенного строения, вычурного, пышного и бессмысленного в своей излишней роскоши. Это нувориши, ставшие богатыми в случае удачи и счастливых обстоятельств, непривычные ранее к большим деньгам, не имеющие соответствующего образования и культуры, но болезненно мечтающие стать равными если не потомственным князьям и графам, то хотя бы известным актерам, художникам, ученым…
Другие принимают многостилевую эклектику, смешивая все понравившееся на одном пространстве своей жизни, стаскивая к себе, принимая в себя все блескучее, подобно вороне, уносящей в гнездо очередные «богатства». В основном, это простые труженики, жаждущие незамысловатого комфорта и простых человечьих радостей: квартира, машина, дача, дети, достаток, отдых в Турции/Египте/Тунисе, кино и лыжи по выходным. Или вынужденный реализм, воплотившийся в блочных пятиэтажках и панельных домах, стыдливо серых как снаружи, так и изнутри.
Третьи пытаются остаться в модерне, естественно-природном, не только эстетически красивом внешне, но и нужным, функциональным, полезным по какому-то большому счету (который, впрочем, для каждого свой), но при этом они стремятся выделиться из толпы, обратить на себя внимание, чтобы остаться навечно в людской памяти, как великие Гауди или Хундертвассер, чьи творения до сих пор поражают и заставляют трепетать от восторга. Это свойственно по большей части творческим личностям: художникам, скульпторам, архитекторам, композиторам и писателям.
Четвертые окружают себя монументальным классицизмом – сталинским ампиром, стремясь походить на знаменитые высотки, и как шпили и шатры их имитируют башни Кремля, так же их хозяева имитируют, выказывают верноподданичество правящему режиму, тогда как внутренний декор старательно копируют как с европейских, так и с древнерусских элементов, полагая это высшим образцом истинного шика… Это правящая элита и депутаты, мечтающие наворовать столько, чтобы стать пресловутым бизнес-классом.
Кто мы сегодняшние, какие мы есть на самом деле? Деловые, стремящиеся вверх и ввысь, покрытые гламурным глянцем так же, как современные башни-небоскребы «Москва-Сити» с отражающими свет стеклами? Наш каркас спаян из металлических конструкций, также порой наспех, с нарушением правил, воткнутых в чрево земли? Мы производим впечатление своим размахом, но удобны ли те помещения, в которые мы предлагаем заглянуть, а то – и поселиться?
Что нами правит по дороге от рождения и до смерти? Страхи, лень, отсутствие цели или ее подмена? Что заставляет создавать величественные проекты, строить планы и отказываться от них спустя некоторое время? Оглядываясь на прожитую жизнь, мы вспоминаем неосуществленные проекты вроде Дома Совета, так и не возведенного, как и несколько других таких же масштабных зданий, грандиозных по замыслу, но оставшихся лишь на нескольких пожелтевших от времени чертежах. Оставим мы после себя возведенный храм, груду развалин из битого кирпича, заброшенный котлован с протухшей стоячей водой или может вавилонский зиккурат с нашим прахом будет вечно напоминать потомкам о наших грандиозных утопических идеях, о неисправимых ошибках, жестокости, самонадеянности и глупом бахвальстве, отразившемся на судьбах миллионов?!.
Стою на балконе. Ловким щелчком посылаю тлеющий окурок в пустоту. Сигарета кружится, кружится и как опаленный горящей свечой мотылек, медленно падает вниз, в черноту ночи… Перевожу глаза параллельно горизонту и вижу панораму мерцающих желтым светом окон, чудится, что в каждом таком окне, неважно пятиэтажка это или новая высотка, в каждом таком окне – один день из моей жизни, прожитой здесь ли и сейчас, а может, в лихорадочном бреду вспомненный из какой-то другой, потусторонней, прошлой, выдуманной жизни. Я боюсь этих дней-окон, ведь за ними спрятаны свои скелетики и скелеты, обезумевшие чудища, безмолвно разевающие свою пасть и вопрошающие: «Ты помнишь?» Помню. Но не хочу вспоминать, только счистить все до крошки, до белого листа, но получается какая-то манная размазня из полустертой резинки и верхнего слоя бумаги.
Одиночество. Люди так боятся этого слова. Странно. Я понимаю, что одиночество среди людей – вещь действительно страшная, тогда как одиночество наедине с природой – гармонично, правильно и естественно. Ты боишься быть чужим и ненужным рядом с родными, друзьями, соседями, тебя повсюду сопровождает страх, что тебя не любят, но стоит оказаться наедине с природой – в горах ли, в хижине, пережидая грозу, на берегу моря во время шторма, ты чувствуешь себя частицей той мощной силы, что и составляет нашу планету. Есть люди, которые совершенно не могут, не умеют и даже – панически боятся оставаться одни… Смешные… Ты приходишь в этот мир один и уходишь один… Всё, что у тебя есть – это ты сам, этакий микрокосмос…