По сентябрьским подсчетам, Маски оказался в лидерах с примерно 40 процентами голосов, но ему понадобится не менее 50 процентов, чтобы хорошо выглядеть в глазах нейтральных избирателей во Флориде, которые пойдут голосовать спустя неделю… И во Флориде Маски предстоит затмить звездную харизму Джона Линдси, более или менее представляющего левых, а также противостоять Скупу Джексону, Хьюберту Хамфри и Джорджу Уоллесу от правых.
* * *
Господи! Эта бредятина может тянуться вечно, и я уже вижу, как попадаю в старую ловушку, которая подстерегает каждого, кто оказывается втянут в этот гнилой бизнес. Ты вдруг обнаруживаешь, что подпал под очарование этой странной игры. Уже сейчас, даже не закончив статью, я чувствую побуждение поставить на политиков и предварительные выборы, словно это просто очередное большое футбольное воскресенье: берешь «Питтсбург» с разницей шесть очков в самой первой игре, потом ставишь на «Даллас» с «Сан-Франциско»… Выигрываешь одну ставку, проигрываешь другую… А затем пытаешься прорваться, одурачив кого-то и убедив его поставить на «Грин Бэй» против «Редскинз».
После нескольких таких недель тебе уже плевать с высокой колокольни, кто выигрывает: единственное, что имеет смысл, – это разница в счете. Ты ловишь себя на том, что безумно таращишься на экран, умоляя кого-то вырвать легкие из того ублюдка, который только что бросил перехват, а затем даже не попытался блокировать свинью, которая побежала с мячом обратно, чтобы набрать шесть очков, покрывающих разницу.
Во всем этом есть что-то извращенное и порочное. Но тебе становится все труднее убедить себя в том, что для тебя есть какая-то разница, проиграют «49-е»[20] или выиграют… Хотя иногда возникают ситуации, когда ты ловишь себя на мысли, что на самом деле желаешь, чтобы какую-то команду буквально размазали…
Это случилось со мной в последнее воскресенье регулярного сезона НФЛ, когда два пьяных в хлам спортивных журналиста из Alexandria Gazette заставили охрану выгнать меня из ложи прессы на стадионе имени Роберта Кеннеди в Вашингтоне. Я присутствовал там в качестве специального гостя Дэйва Барджина, спортивного редактора Washington Star, но, когда Барджин попытался прекратить эту безобразную сцену, они вышвырнули и его тоже.
Мы уже были на полпути вниз на парковочную стоянку, когда я сообразил, что именно произошло.
– Этот провонявший джином маленький нацист из Gazette разозлился, когда ты не снял шляпу во время исполнения национального гимна, – объяснил Барджин. – Он пособачился из-за тебя с парнем, отвечающим за ложу прессы, потом вызвал того кретина, который на него работает, и начал говорить, что тебя надо арестовать.
– Господи, вот дерьмо! – пробормотал я. – Теперь я понимаю, почему ушел из спортивной журналистики. Боже, да я понятия не имел, что происходит. Тебе надо было сказать мне раньше.
– Я боялся, что ты начнешь буйствовать, – ответил он. – У нас были бы большие неприятности. Эти парни из таких газет, как Norfolk Ledger и Army-Navy Times, замочили бы нас, как крыс в сортире.
Этого я понять не мог.
– Черт, да я бы снял эту проклятую шляпу, если бы знал, что это вызовет такие проблемы. Я едва помню национальный гимн. Обычно я даже не встаю.
– Я и не думал, что ты собирался встать, – сказал он. – Я не хотел ничего говорить, но уже понял, что дело кончится плохо.
– Но я ведь встал! – возразил я. – Я решил, черт, я же гость Дэйва – так почему бы не постоять и не облегчить ему этим жизнь? Но я даже не подумал о чертовой шляпе!
На самом деле я был счастлив, что убрался оттуда. «Редскинз» проигрывали, что мне очень понравилось, и нас выгнали как раз вовремя, чтобы вернуться к Барджину домой и посмотреть по телевизору игру «49-х». В случае выигрыша они должны были в следующее воскресенье схлестнуться с «Редскинз» в плей-офф – и к концу третьей четверти я вогнал себя в состояние подлинной безумной ненависти и выл как мясник, когда «49-е» в последний момент вытащили игру, совершив серию отчаянных маневров. Когда прозвучал финальный свисток, я уже говорил по телефону с TWA, заказывая себе место на спецрейс в рождественскую ночь в Сан-Франциско. Я чувствовал, что это очень важно – отправиться туда и своими глазами увидеть, как из «Редскинз» выбьют всю требуху.
Это сработало. Мало того, что «49-е» растоптали этих патриотичных ублюдков и выбили их из плей-офф, так еще во время полета из Вашингтона в Сан-Франциско моим соседом оказался Эдвард Уильямс, легендарный адвокат по уголовным делам, а по совместительству президент «Вашингтон Редскинз».
– Трудная игра ждет ваших ребят завтра, – предупредил я его. – Приготовьтесь к серьезной битве. Ничего личного, как вы понимаете. Эти бедные ублюдки даже не представляли себе, что они наделали, когда вышибли из ложи прессы Доктора журналистики.
Он кивнул и попросил еще один виски с содовой.
– Это чертов позор, – пробормотал он. – Но чего вы ждали? Раз вы якшаетесь со свиньями, вас будут каждый раз называть скотиной.
– Что? Вы назвали меня скотиной?
– Не я, – сказал он. – Но в этом мире полно клеветников.
Оставшуюся часть полета мы провели, споря о политике. Он ставит на Маски, и, пока он говорил, у меня возникло ощущение, что он думает, будто уже оказался в той точке, где рано или поздно будем мы все.
– Эд – хороший человек, – сказал он, – честный. Я уважаю этого парня.
Тут он два или три раза стукнул по подлокотнику сиденья, разделявшему нас, указательным пальцем.
– Но главная причина, по которой я работаю на него, – продолжил он, – то, что он единственный, кто может победить Никсона. – Уильямс снова постучал пальцем. – Если Никсон опять победит, это будет настоящая беда. – Он взял свой стакан, затем увидел, что тот пуст, и поставил его на место. – Но на этот раз это действительно проблема, – сказал он, – победить Никсона. Трудно даже представить, сколько вреда нанесут эти ублюдки, если пройдут еще на четыре года[21].
Я кивнул. Нечто подобное я уже слышал. Я даже сам так думал, но теперь в таком подходе мне все больше виделось что-то порочное. Как много еще этих чертовых выборов мы собираемся записать в явно увечные, но «к сожалению, необходимые»? И через сколько еще таких убогих аттракционов нам предстоит пройти, прежде чем мы наберемся смелости провести национальные выборы, на которых у меня и по крайней мере еще у 20 млн человек будет шанс проголосовать за что-то реальное, а не встать в очередной раз перед уже знакомым, навязшим в зубах выбором меньшего из двух зол?
К тому моменту я уже прошел через трое президентских выборов, но минуло 12 лет с той поры, когда я мог заглянуть в бюллетень и увидеть там имя, за которое я хотел бы отдать свой голос. В 1964 году я отказался голосовать вообще, а в 1968-м провел половину утра в здании окружного суда, уклонившись от участия в выборах, на которых собирался голосовать назло всем за Дика Грегори.
Теперь, в преддверии очередной фиктивной крупной разборки, перспектива которой маячит перед нами, я уже чувствую зловоние очередного облома. Как и многие другие, я понимаю, что главная задача в этом году – победить Никсона. Но, как я помню, это же было самым главным и 12 лет назад, в 1960 году, и, насколько я могу судить, с тех пор мы проделали путь от плохого к еще худшему, дошли до совсем уж гнилого, и перспективы у нас все те же.
Даже Джеймс Рестон[22], этот воинствующий кальвинист, не говорит, что видит в 1972-м свет в конце тоннеля. Первый большой выстрел года по Рестону – это зловещий «меморандум», написанный бывшим стратегом Джона Кеннеди Фредом Даттоном, который сейчас работает адвокатом в Вашингтоне.
Если верить Рестону / Даттону, проблески надежды есть, но не в ближайшие четыре года. Вот их вывод: «Выборы 1972 года, вероятно, обречены остаться в истории как морально устаревшие, своего рода раритет, принадлежащий скорее прошлому, чем будущему с его новой тенденцией трех- или четырехпартийности».