– Прощением грехов, вечной жизнью! – восторженно воскликнула дочь.
– Вечности нет, – прошептал Арус. – Если бы я в нее верил…
– Уверуй!
– Не могу!.. Нет, не могу!
– О, отец! Разве ты не слышал сотрясение земли, когда умирал Иисус?
– Слышал.
– И видел тьму, которая охватила землю?
– Да.
– А что ты увидел в скале, где лежало тело Иисуса?
– Сломанную печать и пустой гроб.
– И…
– Не верю! То был или обман чувств, или проделка учеников Иисуса. Не верю!
Тихий, чуть слышный шум послышался вблизи, как будто подул легкий ветерок. Отец и дочь оглянулись кругом. Таинственный шелест продолжался, и живительное дыхание наступающего утра обвивало им лица. В саду, не шевелясь, стояли оливковые деревья. Между тем, откуда-то веял легкий ветерок, напоенный чудным ароматом.
– Что это? – прошептал Арус, вдыхая в себя полной грудью воздух. – Ты чувствуешь запах цветов, Ассика?! Воскликнул он вдруг при виде широко раскрытых глаз дочери, вставшей на колени. – Что с тобой, дитя мое?
– Это Он!
– Кто?
– Иисус… Он там… Смотри… Он зовет меня… Иду, Учитель мой!
И повинуясь неведомой силе, которая властно влекла ее вперед, Ассика поднялась с колен и последовала за призывающим ее.
– Стой! Стой! – воскликнул отец вслед удаляющейся дочери. – Зачем ты покидаешь меня?
Но молодая девушка уже не слышала этих слов. Она была уже далеко.
Ужасный крик вырвался из груди Аруса, и какой-то божественный свет сразу просветил его разум. Ему стало ясно, что все его поступки против Назарянина были заблуждением.
– О, горе мне, слепцу, не познавшему Солнца правды!
Не успел он сделать несколько шагов, как беспомощно рухнул на землю, и жизнь покинула его тело.
Леонид ЧерскийНеделя о блудном сыне
Седмица пестрая
Обличив в предыдущие дни седмицы гордость и лицемерие, возвысив смирение, во второе воскресенье из четырех подготовительных к Великому посту Церковь призывает верующих к покаянию изображением неизреченного милосердия Божия ко всем грешникам, которые с искренним раскаянием обращаются к Богу. Это беспредельное милосердие Божие представляется чтением на Литургии евангельской притчи о блудном сыне (Лк. 15, 11–32).
В этой притче Господь по своей благости и милосердию ясно открыл нам, что источник святой, блаженной и достойной жизни заключается только в благодатном союзе с Богом. Блудный сын, получив от отца должную часть имения и расточив в дальней стране свое наследство, напоминает грешников, которые, удаляясь от Господа, тратят дары природы, общества и благодати, и этой тратой неминуемо истощают и теряют все блага жизни мирной, достойной и полезной.
Сын, удалившись от отца, начинает безбоязненно жить блудно. Блага и радости жизни в удалении от Бога постепенно оскудевают. За обилием последовали обнищание, голод, унижение и духовная смерть. «Изжившу ему все, бысть глад крепок на стране той, и той начать лишатися. И шед прилипися единому от жителя тоя страны: и посла его на села своя пасти свиния. И никто же даяше ему»[7]. Ужасна пустота души, которая следует за греховной жизнью. Нередко грешник, мучающийся от греховных помыслов и влечений, доходит до отчаяния.
Безысходная, тоскливая нищета, голод и унижение, – эти лишения и меры небесного правосудия и милосердия, наказывающего и исправляющего нас, сокрушили и смирили блудного, нищего, голодного, униженного и погибавшего человека. Он пришел в себя, почувствовал крайнюю степень своего заблуждения и решил возвратиться из страны греховной в отчий дом. При первой мысли заблудшего и духовно мертвого сына обратиться к отцу с раскаянием, надежда и радость загораются в сердце его. Он идет к отцу, и с приближением к отеческому дому – Церкви, надежда и радость его – эти первые блага жизни – становятся обильнее и ощутительнее. Благодать Божия предваряет кающегося, умиряет и обогащает новыми дарами. «Еще далече ему сущу, узре его отец его и мил ему бысть, и тек нападе на выю его и облобыза его»[8].
Полнота благодатного умиления и радости при совершенном обращении грешника к Богу запечатлевается вечным блаженным единением с Господом. «Тако радость бывает на небеси и о едином грешнице кающемся»[9].
Примером покаявшегося блудного сына Церковь внушает, что никто не должен отчаиваться, надеясь на помилование и спасение, «ибо близ Господь сокрушенных сердцем и смиренныя духом спасет»[10].
С этого воскресного дня до начала Великого поста в храмах поется псалом 136 («На реках Вавилонских…). Этот псалом возбуждает грешников уразуметь свое несчастное состояние в плену греха, подобно иудеям в плену Вавилонском, понявшим свое горькое положение и раскаявшимся. В псалме изображена скорбь души, тоскующей о своем Небесном отечестве.
В субботу вечером, накануне воскресенья о блудном сыне, совершается всенощное бдение – соединение великой вечерни и утрени.
После воскресенья о мытаре и фарисее начинается седмица мясопустная. Ею оканчивается время, когда можно есть мясо, и отличается она от предыдущей седмицы сплошной тем, что в среду и пятницу установлен пост.
Семейное чтение
Пасхальная заря
В окрестностях Иерусалима ночь следующего после субботы дня выдалась тихая, обвеянная нежным дыханием ветерка. На краю горизонта виднелся неясный и отдаленный отблеск света. Трепетно вздрагивали стройные пальмы и гигантские кедры Масличной горы – этого единственного живого пункта среди бесплодной, выжженной солнцем пустоты, окружавшей святой город. В эти первые весенние дни смирна, алоэ, корица – нежные растения, издающие сильный аромат, – наполняли священную землю благоуханием храма. Вдыхая эти ароматы, люди лучше понимали пророков, которые воспевали таинственные ночные часы древнего Востока, когда и ночь рассказывает о блеске и славе Иеговы.
В эту ночь Гамалиил не находил покоя. Суббота, которая наконец закончилась, была очень тяжела для него. Он провел целый день на террасе своего дома, неподвижный и задумчивый, оставшись один по уходу членов синедриона. Гамалиил держал в руках свитки Священного Писания, которые так и остались неразвернутыми. Его глаза были устремлены на Голгофу, пустынную и зловещую, высившуюся за стенами города. Погруженный в глубокое созерцание, он без сомнения видел там вещи, невидимые для других глаз. Глубокая печаль омрачала его лицо и, когда наступил час вечерней молитвы, Гамалиил инстинктивно и бессознательно прочитал псалом, не имевший никакого отношения к торжественному дню субботы. Глухим голосом, едва шевеля губами, он повторял «Боже мой! Боже мой! Зачем Ты меня оставил!»
Эти самые слова Голгофа слышал из других, Божественных уст!
Сам Гамалиил сделал первый шаг. Если он признал Иисуса Пророком и возлюбленным Сыном Божиим, то беспокойное сомнение охватывало его каждый раз, когда он задавал себе вопрос: принадлежит Иисусу или нет страшный титул Мессии? Вокруг этого вопроса сгруппировались теперь все его размышления и терзания. Он мог бы сформулировать этот вопрос словами Иоанна Крестителя: «Тот ли Ты, Который должен прийти, или ждать нам другого?»
Вопрос был задан Крестителем Иисусу Христу в начале его земной миссии, когда рассказы о чудесах и шум первых триумфов достигли пустыни, где жил Иоанн Креститель. Позорная смерть Иисуса, исчезновение учеников, скорбный вопль на кресте, который Гамалиил невольно смешал с псалмом субботы, – все это увеличивало сомнения и колебания его фарисейской души, убаюкиваемой грезами о славе и гордости.
Между тем, как ни остра была проблема, как не безотрадны и тяжелы были ее исследования, потому лишь, что он был израильским учителем и предвидел «края пропасти», Гамалиил не мог оторвать своих мыслей от неотвязного вопроса. Этот Мессия был страстным ожиданием целого народа, смыслом его жизни, его надеждой, воплощением торжества и красоты. Всякое заблуждение по этому поводу было бы ужаснейшим проступком и повело бы за собой еще более ужасные последствия.