Краем глаза я заметил, что старшенькая Даша, откидывая голову назад, подглядывала за нами и что-то иногда шептала сестре, но та только равнодушно отмахивалась.
Когда я не сдержался – отдых был недолгим. Я успел попить воды. Аида откинула простынь. Невольный взгляд меж ее ног смутил меня. Все это выглядело очень хищно. Чувствовалось, что меня так просто сегодня не отпустят. В эти секунды, я вспомнил про пауков – самки которых носят название «Черная вдова». После соития они съедают своих самцов на ужин. Мне стало немного не по себе, но впрочем, изрядная доза коньяка принятая накануне, позволила взглянуть на все в более светлых и радужных тонах.
– Вот теперь-то все и начинается! – многообещающе сказала она.
– Неужели? – засомневался я.
Оказывается, начало действительно было обманчиво. Мало-помалу Аида распалялась все сильней и стала терять контроль – и над собой, и надо мной. Вдова была ненасытной. Вся моя спина покрылась глубокими царапинами.
Что она вытворяла! Я думал, она меня просто проглотит. Такой страсти, я никогда не испытывал от партнерши – ни до, ни после этого. И сам на такое был не способен. Откуда что бралось. Тогда я понял – иногда женщине лучше уступить. Видать ее воздержание перешло границы терпения. Хотя как знать!? Может она и с молодости, была заводная и горячая. Ее длинные стройные ножки, полновесные бедра, округлости таза не оставляли шансов сдержаться. Она оказалась права.
У девушек уже кончался репертуар, они притомились и стали повторяться. Стало заметно сереть за окном, а Аида чуть не плача просила – хоть просто полежать с ней рядом. Она ждала, когда я отдохну. Под утро она все-таки обманула меня, когда я думал, что у меня нет никаких сил не то, что этим заниматься, а вообще двигаться, она все сделала сама. Это был третий раз. Я думал, что умру как герой. Девушки все безропотно терпели, понимая наверно как это важно, или они уже наполовину спали.
Аида с воспитанницами уходила, когда почти совсем рассвело. Керосиновые лампы потушили. Голубой утренний свет – молоком, кисейным туманом лился в комнату из окон; но легкий сумрак все же сохранялся, а углы были темны. У девушек, от повязок, остались красные полосы на лицах. Одевались они, уже совершенно не стесняясь меня, а может, просто спали на ходу, а вероятнее всего, давно догадались обо всем и смирились. «Ах! Девчонки, девчонки!!! Милые девчонки! – с удивлением думал я.– Надо же было меня сегодня довести до такого состояния, что я совсем не реагирую на вас! Чисто евнухом стал. Смотреть на такие нежные юные создания и совсем, совсем равнодушно! Неужели это возможно!? Неужели это происходит со мной!?»
В окрестностях уже звонко пели птицы. Где-то на заливе тарахтел рыбацкий катер. В третий или четвертый раз принимались кукарекать соседские петухи.
Слегка подволакивая ноги, я пошел, закрылся за моими непрошенными гостями. Аида с мятым лицом на прощание послала мне совершенно дурацкий в этом положении и пошлый воздушный поцелуй.
«Иди уж! Иди! Неужели эта ночь, наконец, кончилась! Не верится! Но что она сделала с моей спиной!?» Она неприятно саднила. И вообще я был похож на человека, по которому несколько раз переехала телега. «Но что не сделаешь ради спасения чести и репутации так горячо обожаемой тобой барышни!»
Я заглянул под кровать. Маша безмятежно спала, причмокивая губами.
«Долго, очень долго я не общался с тобой моя миленькая Маша! Сколько тебе пришлось пережить! Влипли мы с тобой. Когда уж наступит такое время, когда нам никто, и ни что, не будет мешать? Ну и какая ты светская дама? Какая сударыня? По французски говорим и всю ночь под койкой!? Моя ты милая девочка – наверно отлежала все бока!?».
Я не знал, поднимать ее или нет. Наконец, когда вернул на место простыни и одеяло, аккуратно, стараясь не разбудить положил ее на кровать. Она прижалась ко мне и, по-моему, полностью не проснулась, а может, сделала вид. Меня это устраивало. Потому что в эти минуты я не знал, что сказать и стоит ли вообще говорить, если она сама все видела и слышала. «Интересно, на каком месте она уснула? – подумал я. – Что она видела?».
Глава 6
Маша проснулась около одиннадцати утра. Меня не будила, стала тихонько одеваться. Я открыл глаза и долго смотрел на нее. Она заметила, что я наблюдаю за ней, кисло улыбнулась и попросила ее проводить.
Мы даже не попили чай. Шли почти всю дорогу, молча. Мы вообще ничего не обсуждали и старательно делали вид, что ничего не произошло. Она молчала – я молчал. Я молчал – она молчала. Так мы и добрались до ограды курорта, но когда до главных ворот оставалось около сажени остановились. Пахло свежими булочками. Пансионат М. И. Пильц дышал сонной полуденной дремой и казался очень родным и желанным.
– Дальше не ходи! – попросила она, с задумчивостью на лице и глядя на меня, рассеяно.
– Конечно, – безропотно согласился я и в который раз протер слезящиеся от кошмарной ночи глаза.
Она не уходила, и я стоял. Я не чувствовал своей вины и не хотел делать шаг навстречу – в чем-то извиняться. У нее на этот счет наверно были другие мысли. «Конечно, три раза это перебор, но что с того, один или три, а может, она уснула раньше и вообще дело не в этом, -думал я, – просто гадкий неприятный осадок остался и никуда от него не денешься».
Она взяла прутик и стала чертить что-то на земле. Это были страшные рожицы. Она, нарисовав одну, тут же затаптывала, стирала ногами и рисовала следующую. Я смотрел на это чертово царство; а она, нарисовав особенно страшную рожицу, уже не стала стирать – а стала бить ее каблучками, остервенело топтать. Потом она заплакала. Я ее обнял, и мы постояли так немного времени.
– Ну, я пойду? – сказала она неуверенным голосом.
– Иди! – вздохнул я тяжело.
– И что я наверно ухожу?
– Да. Скоро наверно обед у вас?
– Что? Причем здесь обед? Какой обед? У тебя мысли о еде? – удивилась Маша, округлив глаза и пытаясь заглянуть мне в лицо.
– Извини, вырвалось, – стушевался я.
– Ладно! Пойду на обед, – сказала она громко и решительным шагом, раскачиваясь как на ходулях, пошла по направлению к корпусу.
«Учительница! Учительница французского? Почему она не учительница французского? Так наверно виляют бедрами учительницы французского, а не преподавательницы в церковно-приходских школах при Новодевичьих монастырях. Ей идет такая нервная раскачивающаяся походка. Что-то есть в этом возбуждающее и запретное. Как двигается платье, собирается волнами и округло обнимает чуть пониже спины. Хотя мне ли об этом говорить».
Она знала, что я смотрю, но не обернулась, пока не скрылась в полукруглой кирпичной арке ворот. Я постоял еще немного и понуро отправился обратно.
Солнце палило. Сильно болела спина, во рту пересохло, я с трудом добрался до флигеля. Попив кваса, я завалился спать и спал до четырех. Как мог, прибрался в комнате и сел, совершенно не зная чем заняться. «Вообще, зачем я здесь, к чему остаюсь? Нет, утром уеду, – решил я твердо и бесповоротно. – И правда, если даже бы удалось вернуть Машу, она бы наверно не согласилась – ни на что – в этом жилище, с которым было связано столько отрицательных впечатлений. Да и сам я настолько опустошен этой черной вдовой, что наверно еще как минимум неделю не буду смотреть на женщин с вожделением.
Нет! Надо определенно уезжать!»
Когда солнце уже клонилось к закату, неожиданно послышался легкий стук в дверь больше похожий на царапанье. Обычного скрипа половиц перед этим не донеслось, и я подумал, что наверно балуется ветер. Спустя минуту снова раздался такой же робкий стук.
– Открыто! – сказал я, с недоумением поглядывая на дверь.
Дверь отворилась и в небольшую щелку осторожно просунулась голова Вари, а потом и она сама.
– Заходи Варя! Не бойся.