Только не сегодня.
Стиснув обеими руками кофейную кружку, Грейс недовольно заметил, что они дрожат. Проклятье, сколько ж вчера было выпито? Судя по туманным воспоминаниям, Клио вообще ничего не пила, и очень хорошо, потому что сумела отвезти его домой. Черт побери, даже не вспомнить, занимались ли они любовью.
Ясно было, что ехать в машине на службу сегодня нельзя. Перебор до сих пор чувствуется. В желудке как будто вращается бетономешалка, и пока непонятно, следовало ли подчиняться требованию Клио и съедать яичницу из двух яиц. Холодно. Он снял со спинки кресла пиджак, натянул, посмотрел на монитор, прокрутил круглосуточную сводку происшествий, зарегистрированных в Брайтоне и Хоуве. Добавляются новые сообщения, старые не исчезают, дополняясь новыми деталями.
Среди самых существенных атака на гомосексуалистов в Кейптауне и серьезное нападение на Кингс‑роуд. Еще одно, только что обновившееся, касается дорожно‑транспортного происшествия на Колдин‑Лейн. Автомобиль столкнулся с мотоциклом. Впервые сообщение поступило в 8:02, теперь пополнилось информацией о запрошенном полицейском вертолете с санитарами на борту.
Нехорошо. Он легонько поежился. Сам любит мотоциклы, ездил в юности, когда впервые пришел в полицию и обхаживал Сэнди, но с тех пор ни разу не садился. Бывший коллега Дэйв Гейлор, недавно вышедший в отставку, обзавелся шикарным черным «харлеем» с красными колесами, и Грейс, получив в связи с повышением право пользоваться служебным автомобилем, испытывал искушение сменить свою «альфа‑ромео», недавно разбившуюся во время преследования, на мотоцикл, когда – или если– сукины дети из страховой компании раскачаются. Но Клио взбесилась при первом намеке, хоть сама лихачит за рулем.
Будучи старшим патологоанатомом полицейского морга, она при каждом дальнейшем напоминании принимается перечислять смертельные травмы, полученные невезучими мотоциклистами, ее клиентами. Известно, что в некоторых медицинских кругах, особенно среди травматологов, где черный юмор особенно популярен, мотоциклистов прозвали «донорами на колесах».
Этим и объясняется, что на нескольких вакантных дюймах невообразимо захламленного рабочего стола Грейса умещается стопка технических журналов с описанием дорожных испытаний и списком подержанных автомобилей, а не мотоциклов.
Кроме папок и файлов, относящихся к его новой роли и содержащих кучи материалов, подготовленных к предстоящим судебным слушаниям отделом уголовного судопроизводства, к нему после недавнего внезапного отъезда одного коллеги вновь вернулись старые дела об убийствах, не раскрытых суссекской полицией. Они лежат в зеленых пластмассовых ящиках и занимают почти весь пол, кроме места для письменного стола, небольшого круглого стола заседаний, четырех кресел и черного кожаного саквояжа со всем снаряжением и защитной одеждой, необходимыми на месте происшествия.
Работа над «глухарями» движется мучительно медленно, отчасти потому, что ни у Грейса, ни у кого другого в штаб‑квартире уголовного розыска на это нет времени; отчасти потому, что все равно почти ничего не добьешься. Остается ждать новых успехов криминалистики вроде современных методов анализа ДНК или вестей от родных, например от жены, которая прежде лгала, выгораживая своего мужа, а потом, разозлившись, решила его заложить. Впрочем, положение должно измениться, когда новая команда, перешедшая под его руководство, просмотрит все старые файлы по самым серьезным случаям.
Папки действуют на нервы, старые коробки постоянно напоминают, что в руках Грейса последний шанс на справедливое возмездие за погибших, последняя возможность закрыть дело для родственников.
Содержание большинства папок заучено наизусть. Среди них дело ветеринара по имени Ричард Вентнор, найденного забитым насмерть в своем кабинете двенадцать лет назад. Другое, самое старое и особенно трогательное – досье Томми Лайтла. Двадцать семь лет назад одиннадцатилетний Томми февральским днем вышел из школы и направился домой.