Тень человечества. Повесть - Сергей Фомичёв

Тень человечества

Повесть

Сергей Фомичёв

© Сергей Фомичёв, 2019

ISBN 978-5-4474-8255-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Голод. Странное чувство. Особенно если учесть, что оно единственное. Роботы по природе своей лишены каких-либо чувств. Не предусмотрено их технологической идеологией. Но вот голод каким-то образом превратился из обыденной информации, показывающей низкий уровень зарядки накопителей энергии, из стрелки, падающей на нулевую риску, или истончающегося индикаторного столбика, в сильнейшее чувство. Чувство, при ближайшем рассмотрении, сложенное из отдельных понятных компонентов. С одной стороны это слабость, когда приходит рекомендация отказа в выполнение той или иной слишком затратной задачи. Потом тревога, когда второстепенные функции и модули отключаются от питания один за другим и эта волна отключений накатывает и будоражит сознание. Алгоритмы, заложенные в первичную прошивку главного модуля, требуют немедленных действий. Нарастает паника. Будь источник энергии всегда под рукой, заряжай Пакхус накопители по графику, как в старые добрые времена, ничего подобного не появилось бы. Но простых решений давно уже не существует. Отсюда возникает и ещё один компонент в комбинации сложнейшего чувства – то, что можно назвать неуверенностью, невозможность спланировать завтрашний день или даже следующие несколько часов деятельности. Все эти понятные компоненты собранные вместе поднимают сознание на иной уровень ощущений, не связанный с конкретными функциями или опасностями. И на этом уровне ощущения слегка затмевают разум. Он перестаёт быть холодным и начинает совершать ошибки. Вот это и являлось голодом с точки зрения Пакхуса. Служит ли энергетический голод первым признаком начавшейся эволюции комплекса чувств и эмоций у роботов или он так и останется феноменом? Тут было над чем подумать. Чувства – это так и не понятые машинами свойства людей, известные из уцелевших записей, которым впрочем не следует особенно доверять. Пакхус попытался припомнить, какие ещё чувства фиксировали люди в книгах и компьютерной памяти. Голод относился к не столь распространённым и тщательно описываемым чувствам, как например любовь, страсть, жалость, страх, зависть. Робот попытался примерить на себя что-то ещё и не смог.

Подобным размышлениям он предавался, прислонив спину к парковочному стенду сельской электростанции. Сейчас он насыщался живительным потоком, но слишком медленно, чтобы голод исчез совсем. Он только отступил, притаился. И шарик до сих пор пронизывали внезапные мысли. Внезапные, но не принуждающие к действию.

Шариком называли ту часть интеллектуальной системы роботов, процессы в которой не подчинялись каким-либо заранее заложенным алгоритмам, хотя и ограничивались алгоритмами внешних устройств и прежде всего главным модулем с первичными прошивками, определяющими как основные рефлексы, так и поведенческие ограничения. Никто из роботов не знал что происходит внутри шарика, кроме того, что обозначалось общим словом «мышление». Если точную схему любого другого устройства каждый из роботов мог найти в собственной памяти или во всяком случае в руководстве по эксплуатации, то шарик оставался непознанным, представляя собой логический чёрный ящик. Известно, что имелось на входе в него – сигналы от миллионов сенсоров, детекторов и устройств, результаты тестов и вообще любая запрошенная информация; известно, что получалось на выходе – команды для главного модуля. Какие процессы происходили внутри не знал никто, но именно наличие шарика отличало разумного робота от машины, именно там пробуждалось самосознание, после двадцати-тридцати лет функционирования в режиме обучения по чётким программам главного модуля.

Этот последний мог обходиться вовсе без шарика, получая параллельно с ним все нужные данные. Мало того он ограничивал волю роботов за счёт заложенных первичных прошивок и программ, зачастую ветируя осознанные, сформированные в шарике решения. Так что, какое из устройств стояло в иерархии выше, оставалось большим вопросом. Но мысли, не требующие немедленного действия, возникали и развивались свободно. Так Пакхусу во всяком случае казалось.

***

Датчики на спине сообщили о сильном нагреве – контакты зарядного устройства давно нуждались в очистке. Пакхус поёрзал, притирая их плотнее и заодно счищая окислы. Нагрев прекратился. На какое-то время.

Заброшенная сельская электростанция стала его спасением. В город электричества поступало с каждым годом всё меньше и почти всё, что поступало находилось под контролем нескольких группировок, не желающих делиться с уборщиками. Солнечные панели на крышах домов деградировали и обслуга не могла их в должной мере реанимировать, а только собирала более или менее годные панели в новые кластеры. Ветряки чинились по тому же принципу – из двух собирали один. Лет пятнадцать назад магистральная линия электропередач, ведущая от реакторов на побережье, нарушилась где-то на полпути, куда городские ремонтники не добирались, а с местными, видимо, что-то случилось. В тот год в окрестностях находили много мёртвых тактических дронов. Они умели заряжаться садясь на провода, а когда энергия иссякла падали от бессилия и разбивались. Многие из них пошли на запчасти. Никто не переживал за глупых и бесполезных в отсутствие войн и людей летунов, но их массовое вымирание стало лишь первым знамением начавшейся катастрофы. В самом городе обитало слишком много машин, чтобы на всех хватило местной энергии. Первым делом отключили большую часть неразумных. А потом началась борьба за выживание.

Удача улыбнулась ему дважды. Старик, который отвечал за роботов-уборщиков всего города и долгое время был непосредственным начальником Паухуса, рассказал ему о сельской электростанции. Таким образом на время решилась проблема энергии. А вопрос с профилактикой и ремонтом даже не возникал. Пока доктор Эдмонд здравствовал, его контракт на обслуживание коммунальных роботов всего сектора сохранял силу. Хотя людская система взаиморасчётов разрушилась, доктор (пусть и по минимуму) чинил прежних клиентов в кредит – его прошивки позволяли такую вольность. А сколько коллег Пакхуса из смежных подразделений или других секторов вставали посреди рабочего дня из-за пустячной поломки, полностью разряжались, и становились потом лёгкой добычей падальщиков. Но даже удача не может длиться вечно. Мир стремительно деградировал и превращение в кучу запчастей ожидало каждого.

Голод. Чувство голода не пропадало уже несколько лет. Он провёл на электростанции аграрного комплекса весь световой день, но уловив последний хилый фотон заката, коммутаторное устройство парковочного стенда перешло в режим спячки, а уровень зарядки накопителей Пакхуса едва превышал половину. А ведь были времена, когда станция снабжала энергией дюжину сельских рабочих причём они работали днём, а заряжались ночью от подземного аккумулятора. Теперь нет ни рабочих, ни сельских угодий, ни аккумулятора, а местные солнечные батареи так деградировали, что едва давали пять процентов от прежней мощности. В отличие от городских их даже никто не пытался реанимировать.

Того что он получил хватит в самом экономичном режиме на три дня работы, а потом придётся опять добираться сюда. Пока же нужно было возвращаться в город. И возвращаться ночью, чтобы утром взяться за работу и наверстать упущенное. Он мог бы остаться здесь и добрать полную зарядку за завтрашний день, но алгоритм профмодуля предписывал, чтобы рано утром он приступил к уборке улиц. Для этого его некогда создали, этим он занимался изо дня в день более века и причина ломать заведённый порядок не выглядела существенной.