– Итак, в обеденном книжном клубе у нас демократия, – заявляет мисс Салливан и придвигает к столу тележку с книгами. – Я подобрала книги; все есть в библиотеке минимум в шести экземплярах. Предлагаю каждому выбрать одну, которую он бы хотел прочитать, а потом проголосуем. Что скажете?
Мы киваем, подходим, смотрим и выбираем. Наконец, взяв по одной, возвращаемся на место.
Камерон смотрит, что выбрала я.
– «Дневник Анны Франк»? Отличный выбор.
– Знаю. Не зря же я ее выбрала.
Смотрю на его книгу: «О дивный новый мир».
– Моя любимая книга, – объясняет парень.
– Я не читала, – говорит Мара.
– О, книга просто отличная! Ее герой… – Он начинает рассказывать и придвигается к ней ближе.
Все слушают, а мне хочется ударить его книгой по башке. Опять он перетягивает все внимание на себя! Это мой книжный клуб!
– Тогда, может быть, начнем с нее? – предлагает мисс Салливан. – Кто хочет обсудить «О дивный новый мир»?
Я не поднимаю руку. Но остальные тянут руки вверх. И ждут, что я сделаю то же самое – мол, может, я просто не поняла, какая это крутая книга, может, не слушала Камерона?
– Я накладываю вето. – Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не закричать.
– Почему? – спрашивает Камерон. Кажется, я слышу в его голосе усмешку.
Я заливаюсь краской. Открываю рот, но не знаю, что сказать.
– Потому что… – запинаюсь я, – …потому что все знают, что «О дивный новый мир» входит в программу старших классов. Значит, мы и так его прочитаем.
– Точно, – тихо соглашается Стивен и опускает руку.
Мне хочется дать ему пять, но я просто улыбаюсь. Он смущенно улыбается в ответ, опускает голову и начинает разглядывать свой знаменитый бутерброд с колбасой, теребя край салфетки.
– И что такого? А «Дневник Анны Франк» нам задавали на лето, – встревает Мара. Я ушам своим не верю – она поддерживает этого выскочку!
– Вот именно, в чем разница? – поддакивает Камерон. Да эти двое ополчились против меня!
– «Дневник» задавали на лето. – Я пытаюсь придумать какую-либо иную причину, кроме «я тебя ненавижу и не могу позволить, чтобы ты выиграл». – Но разница в том, что мы не обсуждали его в классе. А надо бы.
– Но «Дивный новый мир» мы вообще еще не читали, – вмешивается мисс Жующая Волосы. – И если прочитаем сейчас, то заранее подготовимся к выпускному классу.
– Точно, – соглашается мисс Католическая Школа.
– Мне кажется, это идиотизм. – Слова сами срываются с языка, как будто ругаться для меня – обычное дело. Я закрываю рот, но уже слишком поздно.
У Мары отвисает челюсть – она поверить не может, что я могла такое сказать. А потом недовольно морщится, и лицо у нее становится точь-в-точь как у ее матери. Мне и самой не верится, что я это сказала.
– Ладно, ребята, что вы так всполошились, – вмешивается мисс Салливан. – Большинство высказались за. Так что начнем с Олдоса Хаксли. «О дивный новый мир». – Она ласково треплет меня за плечо и добавляет: – Тебе понравится, Иден, вот увидишь.
Все смотрят на меня как на законченную кретинку.
Когда мы выходим из библиотеки, Мара тяжело вздыхает.
Я смотрю на нее, а она – на меня.
– Мара, я знаю… не понимаю, что на меня нашло, – признаюсь я. – Я вела себя ужасно, да? – шепчу я.
– Да, – поморщившись, отвечает подруга. – С тобой все в порядке?
Я киваю.
– Может, ты еще не выздоровела? Ведешь себя очень странно.
– Может быть.
Мы шагаем к шкафчикам в тревожном молчании.
– А давай в эти выходные сходим куда-нибудь? – наконец предлагаю я и добавляю: – Мы с тобой вдвоем. – Мне нужно рассказать ей, что произошло. Рассказать про Кевина. Я должна признаться хоть кому-то. И чем скорее, тем лучше. А то я просто взорвусь.
– Не могу. В выходные меня папа забирает. Забыла, что ли? Мы пойдем за линзами.
Значит, придется подождать.
На следующий день после уроков коридоры быстро заполняются толпой школьников – всем не терпится смыться домой. Я иду на репетицию оркестра, Мара шагает рядом и разговаривает за двоих – заполняет мои паузы. А я словно перенеслась в другое место, ускользнула в параллельную реальность. В мир, который во многом похож на настоящий, но все в нем происходит немного медленнее. В этой альтернативной реальности я не присутствую в своем теле, не присутствую в своих мыслях; я могу думать лишь об одном. Лишь об одном.
– В черный, – решительно объявляет Мара. – Или нет – в рыжий. Не знаю. Как думаешь? – спрашивает она и подносит к лицу прядь своих каштановых волос. – Наверное, в черный. Все, решено, – отвечает подруга сама себе. – Мама с ума сойдет, – продолжает она, как будто я завела эту тему. – Но мне все равно. Так хочется что-то поменять!
– А линз тебе мало? – спрашиваю я, но за криками и лязгом шкафчиков она меня не слышит. А может, я просто слишком тихо говорю.
– Кстати, я тебе говорила, что в выходные папа хочет познакомить меня со своей новой пассией? – Мара сообщает об этом так, как будто только что вспомнила, а не повторяет уже двадцатый раз. – Представь, а? – Слово «пассия» она произносит таким тоном, словно речь идет о фантастическом существе вроде единорога или дракона.
Я понимаю, что Маре нелегко. Ее родители разводятся, отец переехал на новую квартиру, а мама ведет себя еще безумнее обычного. Теперь еще эта «пассия». Я знаю, что должна хотя бы попытаться вести себя как лучшая подруга, какой была всего месяц назад, и качаю головой, притворяясь, что в шоке.
– Иди, – говорит Мара, – хочешь, сегодня после школы пойдем ко мне?
Мне удается выдавить из себя улыбку. Но больше ничего.
– Поможешь мне выбрать цвет. И тебе волосы покрасим! – загорается она.
Я пожимаю плечами. Мы идем в класс, и я пытаюсь держаться как можно ближе к стене. В последнее время у меня такое ощущение, как будто меня вывернули наизнанку – физически и морально. Как будто все, что у меня внутри, обнажено и на виду, и даже случайное прикосновение причиняет боль. Прижимаю к груди футляр с кларнетом, как оружие, как броню. Сжимаюсь в комок.
И в этот момент вижу его – он бежит по коридору нам навстречу. На его дурацкой спортивной куртке написано «12». У меня в животе возникает знакомое тревожное чувство, когда я смотрю, как он набирает скорость, лавируя в толпе, как будто бежит не по школьному коридору, а по баскетбольной площадке во время матча. Кто-то выкрикивает его имя, кричит, что он опаздывает и тренер заставит его бегать кругами. Парень оборачивается, смеется и что-то кричит в ответ. Я вижу, что он не смотрит вперед, что мы сейчас столкнемся. Открываю рот, но не могу проронить ни звука.
И вижу, как все происходит, еще до того, как это происходит.
А потом он врезается в меня. Бабах! – рон налетает на меня, я ударяюсь плечом о стену, футляр с кларнетом впивается в живот так сильно, что я складываюсь пополам. Меня вышвыривает обратно в реальный мир. Время ускоряется, мозг и тело мгновенно испытывают перегрузку. Согнувшись в три погибели, я смотрю на свои грязные кроссовки из дешевого гипермаркета. Живот болит, как будто меня пронзили ножом.
Двенадцатый номер хватает меня за руку. Его пальцы будто прожигают дыры в моей рубашке. И где в голове глухо раздается его голос:
– О черт, черт… прости… ты не ушиблась?
Но я почти не слышу его, потому что в голове крутится лишь одно: умри, ублюдок, чертов козел, чтоб ты сдох:, умри, умри, умри.!
Я не знаю, что делать – ведь не может быть, чтобы такие мысли возникли в моей голове. Как их объяснить? Слова уже вертятся на языке, я готова их прокричать. А я никогда не говорила вслух ничего подобного, не думала так о другом человеке – но вот же, слова тут как тут. Мало того, мне кажется, что в данный момент это единственные слова родного языка, которые я знаю; весь мой словарный запас вдруг уменьшается до бесконечного потока ругательств и оскорблений.
Парень стоит передо мной, а я перед ним, схватившись за живот. Он смотрит не на меня, а на мою одежду, очки и дурацкую прическу.
– Прости, – повторяет он. Я по-прежнему молчу, и он продолжает: – Я тебя не заметил. – Парень так отчетливо выговаривает слова, будто думает, что я глухая.