В машине было трое молодых ребят, вполне симпатичных, а главное – трезвых.
– До города довезете? – проблеяла Люська.
– Довезем. Вы чего ночью путешествуете?
– Да мы давно в пути, – не давая Люське открыть рта, ответила я. – Хотели отдохнуть, да с кавалерами поссорились. Шли пешком почти от Семеновской.
– Не слабо, – удивился парень. – Километров восемь. Что ж у вас женихи‑то такие?
– Не повезло.
Я поставила пакет между собой и Люськой и прикрыла его локтем, Люська сделала то же самое со своим пакетом. Парни выглядели усталыми и все больше молчали. Мы собрались вздремнуть, и тут парень, что сидел рядом с водителем, сказал:
– Притормози, Витя, чего это там?
Мне не стоило смотреть в окно, и так было ясно: мы снова на том же проклятом месте. Парень вышел, вернулся через минуту.
– Чего там?
– Авария. Паренек в кювет улетел, в пень уперся. Голова разбита.
– Жив?
– Не знаю, – поежился парень. – Пошли вместе.
Люська осталась в машине, а я пошла вместе с ребятами и проделала все то, что и два часа назад: по вернула парню голову, нащупала артерию и сказала:
– Он мертв.
– А ты в этом понимаешь?
– Я хирург из БСП.
– Ясно. Поехали, сообщим на посту.
Следующий отрезок времени был для меня крайне неприятным: находиться под пристальным оком милиции буквально обложенной миллионами затруднительно для моих нервов. Домой мы вернулись уже на рассвете, с трудом держась на ногах. Пакеты с деньгами убрали, приняли душ и легли. Сон не шел.
– Ты что купишь? – спросила Люська, разглядывая потолок.
– Заткнись, – огрызнулась я.
– Ну чего ты, все равно ведь не спишь, давай помечтаем.
Люська принялась вслух мечтать, а я размышляла о деньгах в шифоньере. Потратила я на это часа два, потом поднялась и сказала Люське:
– Едем.
– Куда это? – встрепенулась она.
– Деньгам здесь не место.
– Не в банк же их.
– Зарыть надо, поглубже, и забыть о них на полгода. Чует мое сердце, придут за ними.
– И мое чует, – поддакнула Люська. – Где зароем?
– На даче, где ж еще?
– Сейчас поедем?
– Сейчас.
Через двадцать минут мы двигали к гаражу, где стоял мой «жигуленок», точнее, принадлежал он родителям, но ездила на нем я. Папа восемь месяцев в году исправно лежал под машиной, что позволяло мне оставшиеся четыре без проблем ею пользоваться. Машине было восемнадцать лет, но выглядела она благодаря папе вполне прилично. Еще через двадцать минут я тормозила возле рынка.
– А сюда зачем? – удивилась Люська, деньги ей, как и мне, спокойно сидеть не давали.
– Миллионы, Людмила Сергеевна, вещь хлопотная. Привыкай много суетиться и думать.
– Вот‑вот, думать. С моими‑то нервами.
– Сиди в машине, сторожи состояние.
Я отправилась к воротам, где красноносые мужики торговали саженцами, купила пять прутиков крыжовника и две рябинки.
– Дичок? – сурово спросила я, мужик возмущенно заклохтал и пообещал урожай на железнодорожный контейнер. Спорить я не стала и вернулась к машине. Люська, увидев саженцы, хмыкнула и сказала:
– Головастая ты у нас баба.
– Смотри‑ка, сообразила, – ответила я. – Варит головка. Деньжатами запахло, и шестеренки завертелись.
Люська хохотнула и опять мечтать принялась. Когда из города выехали, она уже скупила всю местную барахолку и в Москву отправилась, но с полдороги вернулась и сказала, только что не мурлыча:
– Машину тебе подарю, импортную.