Я прошла в ванную и критически уставилась в зеркало. Мог ли человек пожертвовать «Мерседесом», если мои волосы свисают мокрыми прядями, нос слегка покраснел, а губы посинели? Неужто он меня разглядел? А может – просто чокнутый? Я включила душ погорячее и оставила глупые мысли.
К тому моменту, когда я вновь предстала перед Сергеем, мой облик претерпел кое‑какие изменения. Я не собиралась потрясать его воображение, чтобы он, чего доброго, не решил, что я хочу ему понравиться. Напротив, в бежевом домашнем платье и с двумя косами я выглядела мило и уютно. По крайней мере я на это рассчитывала. Сергей, увидев меня, заметно поглупел, что в общем‑то меня не удивило, особенно если учесть, что к тому моменту мама успела показать ему нашу квартиру. На людей это действует всегда одинаково: они впадают в задумчивость. У нас нет столовой или, к примеру, гостиной – просто комнаты (их пять); четыре соответствуют маминым настроениям, пятая – моя, и маму я туда дальше порога не пускаю, потому что она сразу начинает что‑то переставлять и совершенствовать. Одна мамина комната сплошь розовая, шторы с рюшами, мягкие игрушки, салфеточки и цветочки в горшках; вторая черная, вместо люстры четыре гигантские свечи в напольных подсвечниках. В этой комнате хорошо бы смотрелся гроб. Слава богу, мама до этого не додумалась. Третья комната напоминала аквариум, а четвертая – сугроб, в ней сейчас сидел Сергей в компании мамы, пил кофе и непроизвольно ежился.
– Он занятный, – кивнув на него, сообщила мама. – Современные молодые люди по большей части скучны, а этот занятный.
Мама поднялась и выплыла на кухню, где через мгновение чем‑то загрохотала. Мама обожала готовить, но зрение в последнее время часто подводило ее.
Сергей вздохнул, покосился в ту сторону и спросил:
– А кто твой отец?
Вопрос, по‑моему, к данной ситуации не имел никакого отношения, но я ответила, раз уж ему так интересно:
– Папа умер, когда мне было три месяца. Или четыре. Мама постоянно путает.
– Ага, – кивнул Сергей. – Значит, ты с мамой живешь?
С какой стати он принялся мне тыкать, ума не приложу, но возражать я не стала, раз ему так удобнее, зато сообщила:
– Дождь кончился.
– Что? А… Действительно.
Минут через десять он нас покинул. А еще через пятнадцать выбрался из колодца. В этом я убедилась, выглянув в окно. Через полчаса он позвонил, а на следующий день встретил меня возле университета. Через три дня он рассказал мне историю своей жизни, через пять поклялся в любви, через неделю познакомил с бабушкой (его родители умерли), а через две предложил выйти за него замуж. Всерьез это предложение я не рассматривала до тех самых пор, пока мама, выслушав мой рассказ о происходящем, туманно не изрекла, раскладывая пасьянс:
– Вполне подходяще… Надо же когда‑нибудь начинать.
– Что? – насторожилась я.
– Что «что»? – переспросила мама, оторвав взгляд от карт.
– Что начинать?
– Жить, разумеется.
– А что, по‑твоему, я делаю сейчас?
– Сейчас у тебя не жизнь, а сплошное ребячество. Иди замуж. Сергей вполне для этого годится. Богат, ни жены, ни детей, самостоятелен, свекрови и той не будет. Поверь, это большая удача. Он старше тебя на восемь лет – не много и не мало. В общем, в самый раз. И я отдохну от забот, – добавила мама. – Иди замуж, Мона.
И я пошла. Смена фамилии не повлекла за собой особых перемен в моей жизни. Правда, я переехала в новую квартиру, по площади равную пяти маминым, хотя и мамина казалась мне чересчур большой. Я попробовала сама управляться по хозяйству, но кончилось тем, что мы взяли домработницу. Днем, после университета, я бежала в бассейн, затем возвращалась домой и ждала Сергея с работы.