– Надо же, свои.
– У меня все свое, – опять разозлилась я.
– Ну, это надо проверить. Я прикусила язык, а черти из его глаз нахально строили мне рожи.
– Ладно, – поднялся он. – Показывай, где лечь.
Я опять засуетилась. Застилала кровать и осторожно за ним наблюдала. В общем‑то, он мог быть кем угодно, хотя сейчас я склонялась к мысли, что он один из бежавших из тюрьмы типов. Я смотрела, как он двигается по комнате, разглядывая нехитрые пожитки. Он взглянул через плечо, залихватски улыбнулся и насмешливо проронил:
– Постель, как на свадьбу, стелешь.
– Слушай, – решительно сказала я. – Это нечестно. Мы в глухой деревне, личность ты темная, мне и так страшно, так что пугать меня необязательно.
– Да это я так, не обращай внимания, – усмехнулся он. – Шучу. Что уж, пошутить нельзя?
– Хороши шутки, – пожала я плечами и пошла из комнаты.
– Ты куда? – поинтересовался Сашка.
– В туалет.
– Дело нужное, пойдем, покажешь, где этот объект находится. И еще, на всякий случай, сплю я чутко, так что решишь удрать – хорошо подумай.
Я почти не спала, смотрела в потолок, вслушиваясь в дыхание на соседней кровати. Среди ночи он неожиданно что‑то забормотал, тревожно и торопливо, слов я не разобрала. Психи, по моим понятиям, вполне могли так бормотать во сне. Покоя мне это не прибавило. С другой стороны, хорош маньяк, спит себе преспокойно, меня не трогает. И улыбка у него хорошая. Хотя почему убийца непременно должен быть уродом, вот как раз такие с хорошей улыбкой и режут людей в темном переулке.
Под утро я все‑таки уснула, а когда открыла глаза, в окно светило солнышко, было весеннее утро и бояться не хотелось. Вчерашний вечер казался глупой выдумкой. Я посмотрела на соседнюю кровать: пуста и аккуратно застелена. Я вскочила и подбежала к окну: машина стояла там, где ее оставили вечером. Может, мне все приснилось?
Я оделась и направилась в кухню. На плите стоял чайник и радостно хрюкал крышкой. Чайник я выключила и пошла на улицу. Во дворе Сашка, голый по пояс, обливался водой из ведра. Я поежилась, запахнула куртку и стала его разглядывать. Сашка выпрямился, взял полотенце и стал им растираться. Тут и меня заметил.
– Здорово, Марья, – сказал он с улыбкой и пошел к дому, закинув за шею полотенце и вытирая лицо.
– Здравствуй, – ответила я. – Чайник вскипел.
– А вот это хорошо. Пошли, чайку попьем. Как тебя по батюшке?
– Павловна.
– А что, Марья Павловна, – спросил он, когда мы пили чай, – в селе телефон есть? Мне в город позвонить надо.
– Есть. На почте.
– Хорошо. Чайку попьем и поедем на почту.
– Послушай, – начала я, стараясь придать голосу наибольшую убедительность. – Отпусти меня. Можешь жить здесь, сколько хочешь, и машину бери, и деньги, а я про тебя никому не скажу, честно.
– Ага. Я тебя отпущу, а ты к ментам побежишь.
– Не побегу. Поверь, я правду говорю. Сашка покачал головой.
– Я себе и то не каждый день верю. Поживешь со мной немного.
– Муж будет беспокоиться.
– Я тебе оправдательную записку на пишу. Не боись. И вот еще что, Марья Павловна, мордашка у тебя очень красивая, грех такую портить, так что не нарывайся и о кастрюльке помни.
– Я буду молчать, только отпусти.
– Отпущу, на что ты мне. Но попозже. Поехали.
На почте не было ни души, за исключением сидящей за стойкой Людмилы Ивановны. Я подошла к ней, а Сашка стал звонить, при этом стоял лицом ко мне и зорко поглядывал.