Он шел к турникету с намерением покинуть магазин. В три прыжка я оказалась рядом и ухватила его за плечо; Кузя, через стекло приметив мой маневр, тут же возник в досягаемой близости и, сев копилкой, продемонстрировал зубы своему бывшему мучителю. Хотя я и считала Кузю добрейшим в мире созданием, но сейчас была вынуждена признать, что выглядит он впечатляюще. Наверное, то же самое подумал Упырь, потому что вместо того, чтобы сбросить с плеча мою руку, он хмуро спросил:
– Ты чего, спятила?
– По‑моему, ты кое‑что прихватил, – как можно ласковее сообщила я. – Кое‑что, что тебе не принадлежит.
– Очень умная, да? – заявил он презрительно. – Может, еще что скажешь?
– В милиции разберемся.
Стоило мне сказать о милиции, как она не замедлила явиться в лице нашего нового участкового Андрюхи Коломейцева. Он вошел в магазин, посмотрел по сторонам и, заметив нас, направился в сторону турникета.
– У тебя минута, не больше, – прошипела я на ухо Упырю.
– Испугала… пустышку тянешь…
– Еще чего. Мы с тобой случайно столкнулись возле банок с соком, а после этого у меня пропал кошелек. Тетка с клетчатой сумкой пойдет свидетелем, налетел ты на меня очень подозрительно, а теперь отгадай, где мой кошелек?
– Чего? – не понял Упырь, а я дурашливо пропела, безбожно шепелявя:
– Коселек, коселек… Какой коселек? Ты телик смотришь?
Рука его потянулась к карману, но я ее перехватила, а Кузя злобно зарычал.
– Это нечестно, – пробормотал Упырь, испуганно прикидывая расстояние, отделяющее от него участкового.
– А втроем бить четырнадцатилетнего мальчишку честно? – разозлилась я.
– Чего ты хочешь? – В этот момент участковый как раз оказался рядышком, я отпустила руку Упыря и сказала ласково:
– Верни фотографию.
– Какую? – начал он, но, взглянув на Андрюху, загрустил, валять дурака ему расхотелось, и он сообщил со вздохом:
– У меня ее нет…
– Да неужто? – не поверила я, улыбаясь еще ласковее. – А куда она делась, ты, случаем, не помнишь?
Упырь посмотрел на нас по очереди, задержав взгляд на Кузе, которому, судя по всему, просто не терпелось цапнуть своего врага, и вздохнул вторично:
– Она у Зюзи.
– Здорово. А зачем она Зюзе? Он что, фотографии коллекционирует?
Участковый, в продолжение нашего разговора не проронив ни слова, стоял рядом и, как видно, пытался понять, что происходит. С Упыря он глаз не спускал и выглядел достаточно решительно.
– Так что там Зюзя? – напомнила я.
– Он на ней номер записал.
– Какой номер? – Я здорово разозлилась и скрывать этого не собиралась.
– Номер машины. – Упырь окончательно сник, смотрел себе под ноги и говорил так тихо, что приходилось здорово напрягать слух, чтобы понять, чего он там бормочет.
– Объясняй как следует, – вконец рассвирепела я, Кузя тявкнул, а участковый простер к нам руку с непонятным намерением; Упырь расценил этот жест по‑своему и заговорил торопливее, а главное, громче:
– Мы в парке сидели, как всегда, а тут Зюзя подошел… Мы сидим, и вдруг тачка от старой проходной подъехала, а Зюзя шею вытянул и стал вроде как не в себе, а потом говорит: «Дай карандаш и бумагу». Карандаш у нас был, мы на столе очки пишем, а бумаги нет. И я фотку отдал. Он на ней номер записал и взял ее с собой.
– Чего ты вкручиваешь? – пристыдила я, а Упырь обиделся:
– Ничего не вкручиваю, говорю как есть.