Он здорово походил на летучую мышь. Улыбка нисколько не украсила его физиономию. Даже если б он и не лыбился так глумливо, симпатичной ее никак не назовешь: несмотря на юный возраст, у Сереги отсутствовала половина зубов, а вторая половина выглядела так паршиво, что любой стоматолог мгновенно бы хлопнулся в обморок.
– Здравствуйте, – сказала я громко, Кузя сел копилкой и на всякий случай зарычал.
– Привет, – недружно ответили мне, гитарист прекратил свой сольный номер, а Упырь презрительно сплюнул себе под ноги.
– Сергей, мне с тобой поговорить надо, – сказала я как можно спокойнее. Упырь хмыкнул, посмотрел на приятелей, кивнул и ответил лениво:
– Ну, говори.
– Ко мне племянник на каникулы приехал…
– А мне по фигу…
– Может, я договорю, а ты дослушаешь? Ты у него фотографию отобрал. Тебе она совершенно не нужна, а мальчишка переживает. Пожалуйста, верни фотографию и оставь Сеньку в покое.
– Я к твоему Сеньке не приставал, сам нарывается.
– Конечно, раз ты ему фотографию не отдаешь.
– И не отдам. Я ее в сортире повесил… – Он еще кое‑что присовокупил, отчего пес заметно смутился, а я, вздохнув, сказала:
– Значит, не вернешь?
– Не‑а. Сеньке своему скажи: пусть со двора нос не высовывает, не то худо будет… – Я на минуту задумалась.
– У тебя когда срок кончается, через месяц? – полюбопытствовала я.
Серега насторожился, но, взглянув на дружков, сказал вызывающе:
– А чего тебе мой срок?
– За месяц много чего случиться может. Я бы на твоем месте вела себя скромнее.
– А ты меня не пугай…
– Я тебя не пугаю, я объясняю. В месяце тридцать дней, а ты на дню по пять раз отмачиваешь шуточки, за которые по головке не гладят. Тридцать на пять – это много, на одной из этих шуток я тебя поймаю, и мы простимся года на три как минимум, а мой Сенька пока и вправду во дворе посидит.
– Да пошла ты… – зло фыркнул Серега, но по всему было видно, что кое‑какое впечатление моя речь на него произвела.
– Уже ухожу. Пойдем, Кузя, – кивнула я собаке и добавила:
– А то блох подцепишь. А тебя, Упырик, я предупредила. Не оставишь Сеньку в покое – суши сухари.
Вдогонку мне понеслись презрительные вопли, правда не очень громкие, особо хамить мне местная шпана опасалась. В общем, как я и предполагала, наш поход ни к чему хорошему не привел. Было совершенно ясно: добром Серега фотографию не вернет, Сенька не отступит, значит, быть ему битым, а я отвечаю за парня перед его родителями, следовательно, необходимо что‑то придумать, чтобы эту сказку про белого бычка прекратить. Возвращались мы молча, я – потому что напряженно мыслила, Кузя – потому что уважал чужое желание подумать. Пройдя мимо ЖКО, я взглянула на часы: без двух минут три. Самое время наведаться к участковому. Кабинет его размещался как раз в ЖКО, только имел отдельный вход с торца. Туда мы с Кузей и направились. На скамейке возле крылечка с металлическим козырьком сидели Петрович и молодой мужчина в милицейской форме. В нем я без труда узнала Авдрюшку Коломейцева. С момента нашей последней встречи он стал выше и упитаннее, но в остальном мало изменился: оттопыренные уши, веснушки, курносый нос и румянец во всю щеку. Завидев меня, новый участковый поднялся, надел фуражку, которая до той поры лежала на скамейке, и попытался придать себе вид бравого вояки, втянув с этой целью живот и расправив плечи. И я и он знали, что долго так ему не продержаться, но Андрюха старался изо всех сил, а я за труды наградила его своей лучшей улыбкой. Петрович торопливо затушил сигарету, вскочил, чертыхнулся, вспомнив о больном колене, и сказал:
– Ну вот, знакомить вас не надо.