Когда ты ушла - Дубинина Анастасия А.

Морган Мэтсон

Когда ты ушла

Посвящается Амалии

1

Список

Список пришел по почте через две недели после исчезновения Слоан.

Меня в тот момент не было дома: я снова отправилась к подруге в тщетной надежде ее найти. Я вела машину, крепко сжимая руль. Плеер был выключен, и по дороге я решила, что, если Слоан там, мне не нужны будут никакие объяснения. Она не обязана будет мне говорить, почему вдруг перестала отвечать на мои телефонные звонки, сообщения, электронные письма и вообще почему и куда она исчезла вместе с родителями и семейной машиной. Знаю, смешно было так думать – я будто торговалась с каким-то космическим разумом, который мог бы мне гарантировать выполнение моих условий, – но я все равно продолжала этот внутренний монолог по мере того, как приближалась к Рэндольф-фармс-авеню. В тот момент я могла бы обещать кому угодно что угодно, если бы только это могло вернуть Слоан. Потому что, если Слоан вернется, жизнь опять обретет смысл.

Не будет преувеличением сказать, что последние две недели были худшими в моей жизни. Едва закончились первые выходные после конца учебного года, как родители увезли меня из города, невзирая на мои протесты. Когда я наконец вернулась в Стэнвич – после сплошной череды магазинов антиквариата и художественных галерей, – то немедленно позвонила подруге, держа в руке ключи от машины и собираясь сразу же отправиться к ней, где бы она ни находилась, дома или в городе. Но Слоан не ответила на звонок. Не взяла она трубку и через час, и еще позже вечером, и перед сном.

На следующий день я поехала к ней – но обнаружила только, что машины ее родителей нет во дворе, а окна в доме закрыты. Она не отвечала на мои СМС и по-прежнему не брала трубку. Вместо этого сразу включался автоответчик – но тогда я еще не начала волноваться. Иногда Слоан забывала зарядить телефон, и он отключался, а она и не знала, к тому же подруга вечно не помнила, куда засунула зарядное устройство. А ее родители – Милли и Андерсон – имели обыкновение не сообщать ей заранее о своих планах. Они могли просто внезапно увезти ее куда-нибудь вроде Палм-Бич или Нантакета, а значит, Слоан вернется через пару дней загорелая, с каким-нибудь сувенирчиком для меня и с кучей интересных историй. Я была уверена, что и в этот раз получится именно так.

Но через три дня полного молчания с ее стороны я все же заволновалась. Через пять дней – запаниковала. Невозможно было просто так сидеть дома, все время глядя на телефон в ожидании звонка, и я начала бездумно кататься по городу, по всем нашим с ней любимым местам, постоянно представляя, что сейчас ее встречу, надеясь до последнего момента, пока не становилось ясно, что ее там нет. Она не валялась на солнышке, растянувшись на столе для пикников в городском саду, не шарила по вешалкам на распродаже в секонд-хенде «Дважды в сказке» и не ела свою любимую пиццу с ананасами в «Капитан-Пицце». Она просто исчезла.

Я совершенно не представляла, что делать. Мы виделись почти каждый день, а если нет – перебрасывались сообщениями или созванивались, часами болтая о всякой всячине. Мы писали обо всем, что приходит в голову. Я: «Мне кажется, в новой юбке я похожа на монахиню. Обещай мне сказать, если это так!» Она: «А ты заметила, что Лох-Несское чудовище что-то давно не показывалось людям?» За два года нашей ближайшей дружбы не осталось почти ни одной мысли, ни одной идеи, которой я не поделилась бы с ней, и теперешнее ее молчание казалось мне оглушительным. Оставалось только продолжать ей писать в надежде, что рано или поздно она ответит. То и дело я тянулась к телефону, чтобы набрать Слоан и пожаловаться, как волнуюсь из-за того, что она не отвечает на мои звонки.

Я задержала дыхание, выруливая на дорожку, ведущую к ее дому: детская магия, я так делала в младших классах перед тем, как открыть коробку с подарком на день рождения в надежде, что там окажется самый желанный сюрприз.

Но на дорожке было пусто, окна по-прежнему закрыты. Я все равно подъехала, припарковалась и заглушила мотор. Откинулась на сиденье, борясь с противным комком в горле. Куда еще поехать, где ее икать? Слоан не могла просто так исчезнуть. Не могла уехать, ничего мне не сказав.

Но тогда где же она?

Готовая вот-вот расплакаться, я вышла из машины и побрела к дому, освещенному рассветным солнцем. Сам факт, что так рано утром дом совершенно пуст, был лучшим ответом на мои сомнения и надежды – я отлично знала, что Милли и Андерсон никогда не встают раньше десяти. Понимая, что в этом нет никакого смысла, я все же поднялась по широким каменным ступенькам, покрытым яркой летней листвой. Слой листьев был таким плотным, что мне приходилось разгребать их ногами – еще одно неопровержимое свидетельство, что здесь уже давно никого нет. Я все равно подошла к двери с бронзовым дверным молоточком в виде львиной головы и постучала, всматриваясь сквозь дверное стекло в тщетной надежде, что сейчас послышатся быстрые шаги Слоан по коридору, а потом она распахнет дверь и крепко меня обнимет, треща без умолку… Но внутри было тихо, и все, что я могла рассмотреть сквозь стекло, была табличка о мемориальном статусе дома, «входящего в число архитектурных памятников Стэнвича».

Подождав на всякий случай еще пару минут, я развернулась и села на верхнюю ступеньку, изо всех сил борясь с желанием упасть лицом в опавшие листья и зарыдать. Какая-то частичка меня все еще надеялась, что это окажется очень реалистичным кошмаром и я вот-вот проснусь, а Слоан будет на месте – ее голос зазвенит в телефонной трубке, как оно и должно быть, и она расскажет мне, какие у нас планы на сегодня.

Дом Слоан стоял в так называемом пригороде – когда дома становятся все больше и стоят друг от друга все дальше, а придомовые участки – все шире. Она жила от меня в десяти милях, которые я легко преодолевала в качестве пробежки, если была на пике спортивной формы. Но, несмотря на небольшое расстояние, не было районов более различных, чем наши с ней. Здесь редко проезжала случайная машина, и тишина усугубляла мое чувство полного одиночества, страх, что никто никогда не вернется назад. Я наклонилась вперед, и волосы полностью закрыли мое лицо. Раз в округе никого нет, я могу быть тут сколько захочу, и никто меня не прогонит. Хоть весь день тут просижу. Потому что я и правда не знала, что еще мне теперь делать.

Послышался звук подъезжающего автомобиля, и я резко выпрямилась, отбросив волосы назад, – от неожиданно появившейся надежды у меня заныло в груди. Но машина, которая медленно катилась по дорожке, была вовсе не слегка побитой БМВ Андерсона. Это был желтый пикап с кузовом, нагруженным газонокосилками и прочими инструментами. Он припарковался у лестницы, и я прочитала надпись на его боку – «Ландшафтный дизайн, Стэнвич. Сады, лужайки, изгороди и прочие садовые работы!». Слоан всегда любила прикольные названия фирм или слоганы. Она говорила, что ее привлекают не столько сами каламбуры, сколько мысль о том, как хозяева фирм их придумывают. Я тут же взяла на заметку рассказать ей о «садовых работах» – и сразу осознала, насколько это бесполезно.

Из грузовичка выскочили трое парней и начали выгружать инструменты из кузова, а я все сидела на ступеньках как приклеенная, наблюдая за ними. На вид они были постарше меня, наверное, уже учились в колледже. Я понимала, что их приезд – это возможность что-то узнать, но для этого понадобилось бы вступить в разговор. Я застенчива с самого рождения, хотя последние два года у меня была совсем другая жизнь. Находиться рядом со Слоан – значит постоянно чувствовать себя уверенно и безопасно. Она всегда была готова подхватить нить разговора, если я терялась, а не терялась я только потому, что знала: она со мной и немедленно перехватит инициативу, стоит мне смутиться. И даже когда я была одна, общение с людьми давалось мне проще, потому что я знала, что любую неудачу смогу превратить в смешную историю, над которой мы обе после похихикаем. Но сейчас ее рядом не было, и я остро чувствовала, насколько беспомощна и несамостоятельна.