Я скроила скорбную мину, намекая на невысказанный вопрос, это что же получается: Дед из всех баб выбирал лишь никудышных работников и скверных людей? Но, поразмышляв немного, вынуждена была согласиться с его логикой: роман был бы весьма непродолжительным, и Дед, скорее всего, лишился бы верного помощника и причинил боль хорошему человеку. Сама Ритка объясняла сложившуюся ситуацию еще проще: «И без меня есть кому подол перед ним задирать. Хотя, если б он предложил, я бы не отказалась. Не потому, что начальство уважаю, а потому, что Дед единственный мужик, кто это уважение заслуживает». – «Звучит несколько витиевато», – съязвила я тогда, а Ритка хмыкнула: «А мне плевать, как звучит».
Мы с ней были давними подругами и в нашем серпентарии по‑настоящему могли доверять только друг другу, а разногласия в оценке поступков Деда на этом доверии никак не сказывались.
– Привет, – кивнула Ритка, взглянув на меня. Я покосилась на заветную дверь.
– У себя?
– У себя. Но занят. До 16.30 все расписано, так что загляни попозже.
– Я вообще‑то чаю хотела выпить.
– Это пожалуйста, – улыбнулась она.
На третьем этаже был бар, но посещала я его нечасто. Ритка заварила чай, поглядывая на меня с сомнением. Наконец произнесла:
– Выглядишь довольной.
– Я не выгляжу, я такая и есть: всем довольная.
– Хорошо, коли так.
– Мне непонятен ваш скептицизм, уважаемая, – хмыкнула я.
– Дед говорит, это твое замужество… – начала Ритка.
– Это мое замужество, а не его, так что лучше бы он помалкивал.
Она вздохнула.
– У тебя правда все хорошо?
– Конечно, правда. Сашка привык к новому жилью, и у меня нет причин жаловаться.
– Хотела тебя на дачу пригласить, – пододвигая мне печенье, сообщила Ритка. – Но твой Тагаев тебя, поди, не отпустит и сам не поедет.
– Мой Тагаев сегодня уехал в Москву, вернется завтра, ближе к вечеру, так что мы с Сашкой весь день в твоем распоряжении.
– Тогда после работы махнем? – улыбнулась она.
– Махнем, – согласно кивнула я, тут дверь Дедова кабинета распахнулась, и на пороге появился мужик, высокий, подтянутый, с моложавым лицом и едва заметной сединой в роскошной шевелюре. О таких принято говорить: красавец‑мужчина.
– Всего доброго, – приятно улыбнувшись Ритке, сказал он и направился к выходу, чуть задержав взгляд на мне.
– До свидания, – пропела она, с плотоядной улыбкой глядя ему вслед. – Н‑да, – добавила со вздохом, когда дверь за ним закрылась.
– К чему стоит отнести твое скорбное «н‑да»? – усмехнулась я.
– Тебе, как новобрачной, этого не понять, – хмыкнула в ответ Ритка. – А я, женщина, не обремененная супружеским счастьем, смотрю на такое сокровище сцепив зубы. У нас взгляд положить не на кого, что тебе хорошо известно, а этот зачастил и меня волнует.
– Ну так и прибери его к рукам, – поддразнила ее я. – Чего добру пропадать?
– Репутация у парня: отличный семьянин.
– А ты наплюй на репутацию. Кстати, что за тип?
– Корзухин Владимир Сергеевич, между прочим, говорят, наш будущий мэр.
– Вот как? – подняла я брови. – А нынешний об этом догадывается?
– Вряд ли, – хихикнула Ритка.
– Занятно. Его пресс‑секретарь как раз вчера уверял, что шестьдесят процентов голосов у них в кармане.
– Пусть побахвалится немного.