— Кто? Леди Воспер? — глаза у Матьюсона были странные, чуть разного цвета и, казалось, всегда смотрели в разные стороны. Порой это напоминало автомат, в который опускаешь шестипенсовик и вместо двух апельсинов вдруг получаешь лимон и апельсин.
— Вы ведь до сих пор лечите ее, не так ли? Я не виделся с ней с января, но слыхал, что она нездорова.
— Да… да, это верно.
Мрачные переживания последних дней не ослабили остроты его наблюдательного ума, достаточно бдительного, чтобы заметить некоторые нюансы в голосе врача. Обычный вопрос вызвал обычный и несколько неожиданный ответ. Но в нем могло крыться нечто значительное — значительное для той жизни, к которой Энджелл вновь готовился вернуться.
— Вы хотите сказать, что она серьезно больна?
Вопрос явно не понравился.
— Ну, как вам сказать. Да, она нездорова.
— Насколько серьезно?
— Она нездорова.
— Вот как? Мне очень жаль.
Он застегнул клетчатый жилет. Затем нагнулся, чтобы зашнуровать ботинки. Если бы Матьюсон не наблюдал за ним, процесс этот доставил бы ему даже удовольствие (пожалуй, единственная поза, при которой вес ему явно мешал, создавая лишнее напряжение). Кабинет был чересчур натоплен, приспособлен скорее для обнаженных больных, находящихся в беззащитном состоянии.
Он осторожно заметил:
— Вам, конечно, известно, что нас чисто профессионально интересует, как обстоят дела у Флоры Воспер, — главным образом это заботит моего коллегу Мамфорда.
— Ах, так. Я не знал.
— И, разумеется, — уж это-то вы должны знать — я к тому же являюсь ее другом. Так что меня одновременно и профессионально и лично интересует состояние ее здоровья.
Энджелл сделал паузу, но Матьюсон молчал. Он подошел к столу, взял ручку и стал писать.
— Она ведь еще довольно молода, — Энджелл распрямился, тяжело выдохнул, — гораздо моложе своего пасынка, теперешнего виконта. Ее муж был не раз женат.
— Я с ним не был знаком, — Матьюсон потянулся за чистым листом бумаги. Определенно моя история болезни, мелькнуло у Энджелла. За целых пятнадцать лет. Не так уж там много жалоб. Всего три-четыре ложные тревоги, из которых последняя, тоже, слава богу, оказалась ложной. Да и врачебных счетов немного. Они пока в равной мере оказывали друг другу услуги. Он сделал для Матьюсона два добрых дела: оформил право на владение домом и ввел в права наследства двух его сыновей, что обошлось Матьюсону несколько дороже.
— Кстати, о женитьбе, — продолжал доктор. — Вы никогда не подумывали о женитьбе?
— За двадцать пять лет — никогда. К чему? Женщины только усложняют жизнь.
— Но и кое-что к ней прибавляют.
Энджеллу сразу припомнилась Белинда Матьюсон, седеющая, длинноносая особа; интересно, что она прибавила к жизни своего мужа? К тому же никуда не годная партнерша в бридж.
— Я не создан для семейной жизни, Джон.
— Просто вы никогда не встречали подходящую пару. Это случается. Кому же вы намерены оставить свое состояние?
— Никому. И, надеюсь, еще долго буду пользоваться им сам, если вы меня не подведете! Во всяком случае, я не такой уж богатый человек.
Матьюсон улыбнулся и положил на стол ручку.
— Бросьте! Рассказывайте это своим более доверчивым друзьям.
— Я трачу все, что имею, на аукционах!
— Ну, а ваше недвижимое имущество? Мне казалось, у вас есть племянник.
— А зачем он мне?
— Чтобы оставить ему наследство, когда придет время. Хотя это, конечно, не то, что жена или сын.
Эрик. Малохольный юнец, служивший в армии в низших чинах, затем обучавшийся в каком-то дешевом колледже.