Содержание этой довольно объемной цитаты, написанной философом в начале ХХ века, согласимся, весьма конкретно характеризует исходные позиции как наших революционеров 20-х годов, так и реформаторов 90-х годов XX века. Но сродни ли нашему времени (1990–2016 гг.) тот период, который А. Белый характеризовал как единство трех кризисов, охвативших Европу: «кризиса жизни», «кризиса мысли», «кризиса культуры»[19]? Именно они, по его мнению, и «обеспечивали» символический «закат Европы» Шпенглера.
Что породило поступки наших реформаторов 90-х годов?
В первую очередь «ветхозаветность» лидеров КПС. Неспособность отойти от старых стандартов руководства страной, подавление всех попыток обновления. Могла ли сохраниться эта тенденция в ходе реформирования России? С какими-то модификациями – да, смогла, поскольку реформы не могут заменить революционные преобразования. Они способны осуществить лишь некую «перестройку» старых конструкций, что и произошло в России 90-х годов прошлого века.
Может ли данная «перестройка» стать основанием кардинальных изменений в России? Думается, что нет, не может.
Даже революция 1917 года не смогла создать объективные условия для возникновения новой России. Прежде всего потому, что она не изменила старый способ жизни человека. Не случайно то, что явно провалившуюся политику военного коммунизма В.И. Ленин заменил нэпом. История – это политика, опрокинутая в прошлое, как заметил в свое время академик М.Н. Покровский (1868–1932), за что и поплатился. Но именно этим воспользовался В.И. Ленин, сумев в очень непростой борьбе с партийными ортодоксами отстоять идею нэпа. Лишь немногие из его партийных соратников понимали, что никакая революция не способна разрешить противоречия российского общества в начале ХХ века, даже «убрав с дороги» царя. И нэп задумывался как единственное верное средство разрешения этих противоречий, которые возникли во второй половине XVIII века и продолжались в XIX веке. А разрушение их было возможно только на пути буржуазно-демократических преобразований, а не в результате «победы революционного рабочего класса», которого в России, согласимся, и не было.
Последние работы В.И. Ленина раскрывали те конкретные формы и методы организации хозяйственной деятельности, которые в свою бытность генеральным секретарем ЦК КПСС и Президентом СССР реанимировал М.С. Горбачев и которые положили «под сукно» преемники В.И. Ленина в 20-е годы прошлого века. «Положили под сукно» потому, что они сами никак не «вписывались» в сам ход осуществления нэпа.
Тем не менее сам нэп все-таки существовал почти до конца 20-х годов…
Вряд ли стоит пытаться вообразить себе как повел бы себя в этой ситуации, будь он жив и здоров, В.И. Ленин. Вспоминается другой, на наш взгляд, весьма похожий случай: деятельность царя Александра II и его окружения. Последние практически в полном составе были против отмены крепостного права в России, но царь добился своего – отменил сам факт крепостного права. Спрашивается: изменил ли царь цивилизационный облик бывшего крепостного крестьянства?
Далее мы не раз будем возвращаться к ответу на этот вопрос. Сейчас же, рассматривая современные проблемы, зададимся тем же вопросом: претерпели ли цивилизационные контуры какие-либо изменения (в лучшую сторону, конечно) постсоветского российского общества?
Положительно на этот вопрос ответить пока трудно. Можно согласиться лишь с тем очевидным фактом, что вся история России свидетельствует о том, что она уже более тысячелетия является цивилизованной страной. Эта цивилизация является вполне самостоятельной, отличной от других. Специфичность российской цивилизации можно представить в виде следующих особых норм, стандартов, правил и принципов:
1) государство превыше всего;
2) общество как целое выше человека как индивида;
3) право должно обеспечивать мощь государства, прежде всего военную;
4) не богатство гарантирует власть, но власть обеспечивает богатство (из чего следует, что коррупция есть неотъемлемая черта этой цивилизации);
5) производство, технология, инновация, наука имеют смысл и оправдание лишь постольку, поскольку они содействуют военному могуществу, расширению территории и укреплению государства;
6) высший моральный принцип есть оправдание любых акций, лишь бы они были направлены на укрепление власти, служение ей;
7) основное внутреннее назначение государства – патерналистское: государство определяет, что хорошо, а что плохо для граждан, распределяет блага с учетом места каждого в иерархической системе власти, вырабатывает для всех подданных смысл и назначение их жизни и позволяет им «вольности» и «шалости» лишь от сих до сих, в качестве разминки перед военными действиями. Политические партии, церковные, научные и другие организации имеют право на существование лишь как на механизмы, укрепляющие власть;
8) ложь, клевета, преступление и т. д. оправданны и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории.
Именно на этих фундаментальных ценностях цивилизации и было построено всё детально разработанное и изощренное законодательство, которое состоит как бы из двух частей – эссенциальной, подлинной, ориентированной на власть, и камуфляжной, маскирующей наше право под моральные ценности христианства и других более развитых цивилизаций.
В этой социально-исторической реальности в России существовали и развивались разные формы и типы социоэкономики. В принципе таких типов социальных механизмов всего два: распределительный (дистрибутивный) и рыночный. Соответственно различаются и два типа социоэкономики – дистрибутивная экономика и рыночная экономика. На разных этапах развития общества можно наблюдать и различные комбинации этих типов с преобладанием одного или другого из них.
Дистрибутивная экономика характерна для традиционного общества и подчинена задачам жизнеобеспечения всего населения страны на уровне его выживания. Ее концепцию разработал в середине XX века известный венгерский экономист Карл Полани. Суть этой концепции в том, что в традиционном обществе государство доминирует над всеми структурами; продукты производственной, хозяйственной деятельности сначала концентрируются в руках государства, а затем государство по своим критериям распределяет полученное. В СССР, например, распределялось всё. Практически 80 % продукции составляли средства производства и вооружения и лишь 10 % – товары для населения.
Второй тип – рыночная экономика, которая приспосабливается к запросам общества. В такой экономике и обществе в целом утверждается принцип максимизации полезности.
В российской социально-исторической действительности существовали и развивались вполне определенные рыночные отношения.
Речь идет не о капитализме, а именно о рыночных отношениях. Более того, как отмечают некоторые ученые, сама российская цивилизация была не только условием, но и порождением этих отношений. Знаменитый путь «из варяг в греки» был торговым путем, но по нему же к нам пришли варяги, сделавшие Россию наследственным владением Рюриковичей с их уникальным «княжим правом». Крепостной рынок, возникший при наследственном владении дома Романовых, тоже был рынком.
Вялый, унылый и беспомощный рынок, подозрительные и неумелые с точки зрения Запада русские купцы, принцип «не обманешь – не продашь», неприемлемый для протестантской этики капитализма, – всё это свидетели особого российского рынка, но не отсутствие рынка вообще. После отмены крепостного права (1861 г.) российский рынок стал более интенсивно развиваться, чем при Петре I, во времена Ивана Грозного и Годунова. Наивысшей точки процесс европеизации и капитализации наш рынок достиг в конце XIX века. Сложившаяся рыночная ситуация и необходимость дальнейшего развития в этом направлении требовали радикального изменения российской цивилизации и неотъемлемой от нее деспотической организации власти.